В 16.50 от Паддингтона
Шрифт:
Креддок же решил держать паузу, и это произвело должный эффект: Альфред бросил на него настороженный взгляд и с раздражением спросил:
— Что все это значит? Зачем вам понадобилось знать, где я был в какую-то там пятницу чуть не месяц назад?
— Так, значит, вы помните, что это была пятница?
— По-моему, вы сами так сказали.
— Возможно. Во всяком случае, меня интересует именно эта пятница, которая пришлась на двадцатое декабря.
— Почему?
— Обычная формальность, необходимая для дальнейшего расследования.
— Чепуха! Просто вам все-таки удалось что-то узнать об этой женщине… Я прав? Откуда она?
— У
Альфред пристально посмотрел на инспектора.
— Надеюсь, вас не ввела в заблуждение странная фантазия моей сестрицы, будто та несчастная — вдова Эдмунда? Надо же было до такого додуматься!
— Эта… Мартина… Она случайно к вам не обращалась?
— Ко мне? Господи, конечно нет! Не смешите меня!
— Вы полагаете, что она скорее всего обратилась бы к вашему брату Харольду?
— Ну естественно! Его имя часто мелькает в газетах. Он человек обеспеченный. Меня не удивило бы, если бы она попыталась выудить у него денежки. Другое дело, что ничего бы у нее не вышло. Харольд такой же скряга, как наш старик. Кто у нас добрая душа, так это Эмма, и, что немаловажно, Эдмунд очень ее любил. Однако при всей своей доброте Эмма не так уж доверчива. Она вполне допускала, что письмо написала какая-то аферистка. И решила на всякий случай пригласить на встречу всю семью и какого-нибудь ушлого адвоката.
— Оправданная предосторожность, — заметил Креддок. — Была назначена определенная дата?
— Кажется, сразу после Рождества.., числа двадцать седьмого… — Альфред остановился.
— Ну вот, — с радостным изумлением произнес Креддок, — я смотрю, некоторые даты вы все-таки помните.
— Я уже сказал — определенной даты назначено не было.
— Но разговор на эту тему был — когда?
— Хоть убейте — не помню.
— Может, все-таки попробуете вспомнить, что вы делали двадцатого декабря?
— Извините… Просто никакого проблеска…
— Вы не ведете записей деловых встреч?
— Терпеть не могу всякой канцелярщины.
— Пятница накануне Рождества… Предрождественские дни обычно всегда запоминаются.
— В какой-то день я играл в гольф с одним нужным человеком. — Альфред покачал головой. — Нет, это было на неделю раньше. Пожалуй, все эти дни я просто слонялся. Я часто так провожу время. Люблю сочетать полезное с приятным. По-моему, за стойкой бара заключить успешную сделку куда проще, чем в конторе.
— Кстати, не могли бы вам помочь ваши тамошние приятели? Те, кто тоже предпочитает бары конторам?
— Ладно, поспрошаю их. Что смогу, разузнаю.
Альфред держался теперь более уверенно.
— Я не могу вам сказать, что делал в тот день, — сказал он, — зато я точно знаю, чего не делал. Я никого не убивал и не прятал труп в саркофаг.
— Почему вы так говорите, мистер Крэкенторп?
— Полно, дорогой инспектор! Вы расследуете это убийство, верно? Раз вы спрашиваете «Где вы были в такой-то день и в такое-то время?», стало быть, вам необходимо по возможности сузить круг подозреваемых. Хотел бы я знать, почему вас так интересует та пятница и даже не вся пятница, а примерно от ленча до полуночи? Что навело вас на это время? Не медицинское же освидетельствование. Ведь сколько времени уже прошло! Может быть, кто-то видел, как та дамочка прошмыгнула в амбар? Вошла, а обратно так и не вышла… Ну что, угадал?
Сощуренные черные глаза так и впились в инспектора, но Креддок был человеком бывалым, умел противостоять
— Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше вполне понятное любопытство, — сказал он подчеркнуто доброжелательным тоном.
— Да, в полиции откровенничать не принято!
— Ну, не только в полиции. Полагаю, и вы, мистер Крэкенторп, могли бы все-таки вспомнить, как провели ту пятницу. Впрочем, возможно, у вас есть причины, по которым вам не хотелось бы вспоминать о том дне.
— Нет, инспектор, на этот фокус вам меня не поймать. Понимаю, что моя забывчивость наводит на подозрения. Но что поделаешь, такой уж я рассеянный. Погодите-ка, на той неделе я ездил в Лидс.., останавливался в гостинице около ратуши.., название, естественно, не помню.., но вам ведь ничего не стоит проверить. Это могло быть в пятницу.
— Мы проверим, — сдержанно произнес инспектор. — Очень жаль, — добавил он, поднимаясь, — что вы, мистер Крэкенторп, ничем не сумели нам помочь.
— Мне тоже очень жаль! У Седрика твердое алиби, он был у себя на Ивице, у Харольда все расписано чуть не по минутам: деловые встречи, официальные обеды… А у меня — никакого алиби! Что уж тут хорошего. А все-таки это все глупости. Я уже сказал вам, что убийства не по моей части. К тому же подумайте сами: зачем мне было убивать незнакомую женщину? Даже если это и в самом деле вдова Эдмунда, чего ради кому-нибудь из нас ее убивать? Вот если бы она вышла во время войны за Харольда и теперь вдруг объявилась.., тогда нашего добропорядочного Харольда обвинили бы в двоеженстве, в попрании святых уз и все такое прочее. Но Эдмунд! Да, мы бы все только порадовались такой новости, заставили бы отца раскошелиться, чтобы назначил ей содержание и устроил парня в хорошую школу.
Наш старик конечно бы жутко бесился, но отказать бы не посмел — это уж было бы чересчур… Не хотите выпить, хотя бы на прощание, инспектор? Точно нет? Сожалею, что вы напрасно потратили на меня свое время.
— Послушайте, сэр, знаете что? — вдруг взволнованно воскликнул сержант.
— В чем дело, Уэзеролл?
— Я его вспомнил, сэр! Этого малого. Все думал, где-то я его уже видел, и точно! Он был замешан с Дикки Роджерсом [29] в махинациях с консервами. Улик на него так и не нашли, сумел вывернуться — больно ловок! Он и в Сохо прокручивал какие-то делишки. Помните скандальную историю с часами… А махинацию с соверенами в Италии? Стало быть, и там завел себе компаньонов, среди всякой пестрой публики.
29
Дик Роджерс — главарь известной шайки воров и мошенников, орудующей в Англии в 50-е годы.
Конечно! Теперь Креддок понял, почему лицо Альфреда с самого начала казалось ему знакомым. Действительно, вся его бурная деятельность была очень подозрительна. Тем не менее за руку его схватить никогда не удавалось: Альфред в своих сомнительных сделках всегда держался на грани дозволенного. К тому же умел разыграть из себя простачка и очень убедительно объяснить, что он совершенно случайно оказался замешан в том или ином грязном деле. Однако полиции было доподлинно известно: только такие неприглядные делишки дают ему небольшой, но постоянный доход.