В аду повеяло прохладой
Шрифт:
Глеб был заядлым спорщиком, друзья постоянно придумывали для него новые поводы, и делалось это исключительно для увеселения души.
Теперь молчали все трое. Отчетливо был слышен звук мотора вконец обнаглевшего самолета-разведчика со свастикой на крыльях, второй раз пролетевшего без сопровождения на небольшой высоте.
– Не нравится мне все это, – оглянувшись по сторонам, сказал Глеб.
– Что именно?
– Всё не нравится.
– У меня в Баку приятель был, Элик Казиев, когда ему вокруг всё не нравилось, он обычно говорил: «Хаты нет,
– Дурак набитый твой Эдик! – раздраженно произнес Глеб.
Сеймур внимательно посмотрел на Глеба:
– Плохое настроение?
– А ты не чувствуешь, что происходит?
– А что происходит?
– В том-то и дело, что ничего. В каждой роте половина состава, а то и меньше. Пополнения ждем не дождемся – где оно? То же самое с боеприпасами. В нагане четыре патрона, на сегодня это все мое вооружение. Радиосвязи нет, ни с кем связаться не можем. Сидим, как на острове. Немцы же нас голыми руками возьмут. Не пойму только, чего они ждут.
Зафар ждал, как отреагирует Сеймур. Сказанное Глебом уж очень сильно напоминало то, от чего чуть ли не ежедневно их предостерегал с плакатов суровый политрук, прижимающий к губам указательный палец: «Враг не дремлет!», или «Болтун находка для шпиона», или «Провокаторов за ушко на чистую воду!». Но Сеймур слушал Глеба, не возражая.
А тот не мог остановиться:
– У артиллеристов всего два грузовика, и на тех нет бензина, пушки приходится разворачивать вручную.
– Это артиллеристы тебе рассказали? – с недоверием спросил Зафар.
– Мне и фашисты ничего не рассказывают, только я по ночам слышу с их стороны автоматные очереди. А у наших бойцов только винтовки Мосина, и те без боекомплекта.
Все молчали. После наступившей паузы Глеб спросил у Зафара:
– Напомни-ка, что говорил твой приятель Эдик насчет денег и хаты.
– Он не Эдик, Элик его зовут. И он не дурак.
– Это хорошо, что не дурак. Ну!
– Денег нет, хаты нет, кругом шашнадцать! – повторил Зафар.
– Вот именно! Кругом шашнадцать! – мрачно произнес Глеб. – Прошлую ночь с той стороны было слышно, как подтягивается тяжелая техника, а у нас на сегодня за ударную силу только кавалерия.
– Лучшие танки производятся в Советском Союзе. И прямо с конвейера своим ходом идут на фронт! Я сам читал в «Вестнике фронта», – возмутился Зафар.
– А где они? – словно высматривая танки, Глеб, вытянувшись во весь рост, огляделся по сторонам. – Не видно танков.
– Извини меня, Глеб, но сегодня тебя понесло не в ту степь, совсем не в ту! Скажу откровенно, я с тобой не согласен! – попытался возразить Зафар.
– В чем не согласен? – удивился Глеб.
– Извини, во всем не согласен, – внушительным тоном отчеканил Зафар. – Сеймур, ты идешь?
– Нет.
– Ты иди. Мы с Сеймуром еще побеседуем, – сказал Глеб, чем окончательно испортил настроение Зафару.
– Уже и в своем окопе нет покоя, – ни к кому не обращаясь, недовольно пробормотал Зафар, направляясь в сторону землянки.
Оставшись
– Ты думаешь, письмо до него дойдет? – спросил Сеймур.
– До Верховного главнокомандующего? Не сомневайся, письмо, посланное полевой почтой, товарищу Сталину передадут. Подпишутся еще несколько офицеров, я с ними договорился. Ты подпишешь?
– Да, – согласился Сеймур. – Где письмо?
– Иду писать, к утру будет готово. Завтра, наверное, почта появится.
– А тебе известны имена диверсантов? Хотя бы одного?
– Нет. Но я знаю, что они есть. Ты разве не видишь, что они здесь творят? Стольких уже разоблачили и расстреляли предателей – генералов и полковников, а они все никак не уймутся. Мы же с тобой вместе подробно обо всем читали!
– Читали. Помнится мне, что предатели в приказе были указаны поименно. Поэтому мне кажется, что будет убедительнее, если мы напишем о том, что здесь на наших глазах происходит, укажем факты, которые нам известны. А фактов много. Я думаю, так будет лучше. А кто конкретно предатель или вредитель, пусть выявит командование, – подумав, сказал Сеймур.
– Командование может подключить контрразведку или военную прокуратуру, – согласился Глеб. – Ты прав, завтра передам письмо из рук в руки Виталику Самойлову, почтарю нашему, он не подведет, доставит по адресу. Ладно, спасибо за совет. Пойду составлять донесение. Не знаю только, с чего начать.
– Ну, что ты сказал Глебу? – спросил Зафар, как только в землянку протиснулась голова Сеймура.
– А что я должен был сказать?
– Все, что думаешь о его вредной болтовне! Нам все равно придется давать показания перед военным трибуналом. Глеб вел антисоветскую пропаганду, а мы с тобой слушали его и не арестовали. Причем молчали, развесив уши, то есть как бы соглашались с ним. Тебе известно, что за это полагается?
– Не преувеличивай, если на Глеба донесут, трибунала не будет, все обойдется военно-полевым судом, – доброжелательно объяснил Сеймур.
Зафар внимательно посмотрел на приятеля:
– Ты, кажется, согласен с тем, что говорил Глеб?
– Если честно, я с ним не во всем согласен, – подумав, серьезно произнес Сеймур. – Например, наш друг Глеб при тебе сказал, что в барабане его нагана осталось четыре патрона, а теперь вот смотри: в моем револьвере всего три. Видишь, у меня с ним серьезные расхождения.
– Извини, если это шутка, то неудачная. Ты подумай лучше, что нам теперь делать?
– Воевать. Окопы рыть, – увидев выражение лица Зафара, шутить Сеймур расхотел.