"В алмазную пыль..."
Шрифт:
За философскими рассуждениями Шалимов как-то легче перенёс и холод, и неудобство жёсткого ложа, хотя нельзя сказать, что за эту ночь он отдохнул, скорее, устал ещё больше. Его напарник так же поднялся, охая и стеная. Это в полную силу дали о себе знать вчерашние ушибы.
— Блин, всё тело болит. Хорошо меня вчера косолапый приласкал, — пожаловался майор. Со свежим, кровоточащим ещё шрамом на лбу лицо Бабича приобрело какое-то бандитское выражение.
Доев холодную печёнку, они тронулись в путь. Наблюдая, как ковыляет майор, Шалимов хмыкнул про себя: "Так мы, пожалуй, никого не догоним. Самим бы из тайги
Но со временем Семён разошёлся и к обеду они двигались уже почти вчерашними темпами. Время от времени Бабич останавливался, и, поднеся к глазам бинокль, осматривал окрестности.
— Что ты зря зрение портишь, Семён? Они сейчас от нас оторвались как минимум на несколько километров, — спросил Михаил, наблюдая как майор в очередной раз осматривает скалистый пейзаж.
— Местность тут больно поганая, — поморщился Семён. — Ни леса, ни кустарника. Нас тут можно как рябчиков перестрелять.
В этом Шалимов был вынужден с ним согласиться. По прежнему им приходилось идти по старому, подвергнувшемуся сильному разрушению скалистому хребту. От отточенной красоты Альпийских гор у этих старых родственников не осталось и следа. Угрюмые, подвергнувшиеся беспощадному разрушению каменистые громады растеряли большую часть своей высоты и объёма. Огромные валуны и целые небольшие скалы, скатившись с вершин, загромождали полукруглые цирки и небольшие распадки между отрогов. Каменистые потоки щебёнки — курумы, засыпали все подходы к главным вершинам. Да и сам камень потерял былую прочность и монолитность, стал рыхлым и расслаивался у них под ногами поперечными пластинами.
К часу дня Шалимов уже устал настолько, что шёл вслед за майором, не поднимая головы. Он чувствовал, как постепенно начинает расходиться боль в левом бедре и думал, что же тогда будет к вечеру, а тем более через несколько дней подобного похода.
— Ты чего это скис? — спросил Семён, взглянув на одноклассника на очередной взятой им вершине.
— Нога опять разбаливается, — признался Шалимов, опускаясь на камень и потирая бедро.
— Я сейчас возьму у тебя рюкзак, вроде я отошёл от медвежьего массажа.
— Да ладно. Как-нибудь до вечера дотерплю…
Слова Шалимова прервал азартный вскрик майора.
— Ага! Вот они, голубчики!
— Где? — спросил, вскакивая на ноги, Михаил.
Бабич сунул ему в руку бинокль, сначала журналист ничего не увидел, но майор рукой скорректировал угол его обзора и у самого подножья скалы, буквально в каком то полукилометре от их наблюдательного пункта Михаил рассмотрел три знакомых фигуры. Сразу стало понятна и причина подобной задержки Лалька и его компаньонов. Двое из них под руки вели третьего. Даже отсюда было видно, что тот с трудом наступает на левую ногу.
— Похоже, что кто-то что-то себе сломал. Не все нам от судьбы одни шишки получать. Сейчас мы их подбодрим, — сказав это, Бабич скинул с плеча автомат и, прицелившись, дал по далёкой цели короткую очередь. Ни в кого он не попал, но все трое внизу задвигались быстро и более энергично.
— О, какой хороший я им старт дал! — засмеялся майор, отбирая у Шалимова бинокль. Михаил был несколько удивлён подобными действиями своего друга.
— Ты что это нас так разрекламировал? Они же теперь могут нас подстеречь где-нибудь внизу?
— Да и пусть. Всё равно по этим скалам незамеченным к ним не подберёшься,
— Ну?
— А эта публика пострелять любит, хлебом не корми. Похоже, у них проблемы с патронами. Вспомни, сколько они их оставили на берегу, в том «Опеле»?
Кое в чём майор оказался прав. Через час, когда они уже шли в том самом месте, где ранее увидели своих врагов, впереди сухо треснул пистолетный выстрел. И Шалимов и Бабич без команды бросились на землю, а потом перебежками укрылись за большим камнем. С минуту они ждали, затем Семён высказал свою точку зрения.
— Похоже, это не по нам палили.
— Почему ты так думаешь?
— Больно далеко. Дай-ка твой рюкзак и надо прибавить ходу.
Поменявшись ношей, они рванули вперёд почти бегом, но метров через триста Семён резко остановился и предупредительно поднял руку. Михаил сразу отпрыгнул за ближайший валун и поднял автомат, но наклонившийся Бабич поднял с земли и показал ему пистолетную гильзу. Понюхав её, он удовлетворённо кивнул головой, и пробормотал: — Только что отстрелялись…
После этого Семён внимательно осмотрелся кругом и подозвал Шалимова.
— Мишка, иди-ка сюда!
Подойдя к нему, журналист посмотрел туда же, куда и майор, и сразу увидел торчащие из расщелины между камнями подошвы сапог.
— Давай-ка его вытащим, — велел Бабич. Потянув за ноги, они вскоре выволокли покойника из природной могилы на свет божий. Тот был оставлен своими приятелями в одной клетчатой рубахе, и пятнистых, довольно вытертых уже штанах. На затылке покойника, среди коротко стриженых волос виднелось ещё чуть сочившееся пулевое отверстие.
— Сами своего добили, и кто же это такой? — бормотал Бабич, переворачивая тело лицом вверх. Собственно, лица у того не было, пуля на выходе разворотила глаза и нос, превратив всё в одну кашу. Но ни мало этим не смутившись Бабич расстегнул рубашку, глянул на руку трупа, и уверенно заявил: — Сухотин, Иван, кличка Леший. Это уже хорошо.
— Почему?
— Он из них троих один был таёжник. Эти места знал прекрасно, охотился здесь. Сел за драку в городе, покалечил там здорово одного. В зоне скорефанился с Лальком, тот его таскал за собой как шута горохового. Лешак был простоватый парень даже для этой компании. Что же они его грохнули?
Он осмотрел ноги убитого, не поленился даже снять с него сапоги.
— Ага, похоже, ты тогда всё-таки попал, — сказал Бабич, показывая пальцем на окровавленную тряпку, обвязанную вокруг щиколотки Лешего. — Хвалю. Ну что ж, не завидую я теперь Лальку. Вперёд, скоро мы их прищучим.
16. НА ХВОСТЕ
Если Лалёк и чувствовал себя загнанным зверем, то Шалимов вскоре представлял себя загнанной лошадью. Семён взял очень высокий темп, он и сам, когда останавливался, долго не мог восстановить дыхание. Журналист же даже без рюкзака еле поспевал за майором. Несмотря на это казалось, что им так и не удастся приблизиться к своим невольным, более молодым попутчикам. Те всё время оказывались впереди, не приближаясь к паре одноклассников, и не удаляясь от них. На одном из привалов Михаил, еле переведя дух, прохрипел: