Шрифт:
Richard Brautigan
IN WATERMELON SUGAR
TROUT FISHING IN AMERICA
Печатается с разрешения Houghton Mifflin Harcourt Publishing Company.
Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Ричард Бротиган (1935–1984) – знаковая фигура американской арт-хаусной литературы XX века, самый яркий представитель «младшего поколения» битников, смелый экспериментатор
В арбузном сахаре
Книга первая
В арбузном сахаре
В арбузном сахаре все свершилось и вершится вновь, значит, моя жизнь – в арбузном сахаре. Я расскажу тебе о ней, потому что я здесь, а ты далеко.
Где бы ты ни был, мы сделаем все, что можем. Слишком далеко, чтобы путешествовать, и не на чем путешествовать, кроме арбузного сахара. Он нам поможет.
Я живу в хижине около Смертидеи. Я смотрю на Смертидею в окно. Она прекрасна. Я закрываю глаза и касаюсь ее. Сейчас она прохладная и поворачивается, как игрушка в руке ребенка. Я не знаю, на что похожа эта игрушка.
В Смертидее очень тонкое равновесие. Нам подходит.
Хижина небольшая, но приятная и удобная, как моя жизнь; она сделана из сосны, арбузного сахара и камней, как почти все вокруг.
Мы заботливо слепили из арбузного сахара наши жизни и отправили их путешествовать в глубину снов по длинным дорогам мимо камней и сосен.
У меня есть кровать, стул, стол и большой шкаф, где я держу свои вещи. У меня есть фонарь, в котором я жгу по вечерам форельно-арбузное масло.
Есть еще кое-что. Я расскажу тебе позже. У меня спокойная жизнь.
Я опять смотрю в окно. Сквозь длинный край облака светит солнце. Сегодня четверг, и солнце золотое.
Я вижу сосновый лес и реки, что текут сквозь сосновый лес. Вода в реках холодная и чистая, там водится форель.
Есть реки шириной всего в несколько дюймов.
Я знаю реку шириной в полдюйма. Знаю, потому что измерил ее и просидел рядом целый день. После полудня начался дождь. Мы все здесь зовем реками. Такие мы люди.
Я вижу арбузное поле и реки, что текут по арбузному полю. В сосновом лесу и на арбузном поле много мостов. Перед моей хижиной тоже есть мост.
Одни мосты сделаны из дерева, старого и покрытого серебряными крапинками, как дождь; другие из камней, собранных очень далеко, поэтому мосты построены по правилам этого далека; третьи – из арбузного сахара. Эти мне нравятся больше всех.
Из арбузного сахара мы делаем множество вещей – я расскажу тебе о них, – включая эту книгу, которая пишется около Смертидеи.
Все придет, путешествуя в арбузном сахаре.
Сегодня
Оно наступает на единственную скрипучую доску. Всегда наступает. Я никогда не понимал, как такое может быть. Перед тем, как раздался стук в дверь, я как раз решал в уме грандиозную задачу: почему оно никогда не пройдет мимо этой скрипучей доски, почему никогда ее не перешагнет.
Я не отозвался на стук, мне не было до него дела. Я не хотел никого видеть. Я знал, для чего все это, но мне было безразлично.
Наконец оно перестало стучать и пошло по мосту обратно – разумеется, опять наступив на ту самую доску: длинную доску с кривыми гвоздями, прибитую много лет назад, так что теперь не исправить; потом оно ушло совсем, и доска замолчала.
Я могу ходить по мосту сто раз и никогда не встать на эту доску, но Маргарет ступает на нее всегда.
Тебе, наверное, интересно, кто я такой, но я из тех людей, у которых нет обычного имени. Мое имя зависит от тебя. Зови меня тем, о чем ты сейчас думаешь.
Если ты вспоминаешь о том, что произошло очень давно: кто-то задал тебе вопрос, а ты не знал ответа.
Это мое имя.
Может быть, шел сильный дождь.
Это мое имя.
Или кто-то попросил тебя что-то сделать. Ты сделал. Тогда оно сказало, что ты сделал все неправильно – «Прости, ошибся», – и тебе пришлось делать что-то другое.
Это мое имя.
Может быть, это игра, в которую ты играл ребенком, или мысли, что медленно проплывали в твоем мозгу, когда ты был стар и сидел у окна в кресле.
Это мое имя.
Или ты гулял. А вокруг росло много цветов.
Это мое имя.
Может, ты смотрел, как течет вода в реке. С кем-то, кто тебя любил. Вы почти касались друг друга. Ты почувствовал прикосновение еще до того, как оно произошло. И оно произошло.
Это мое имя.
Или кто-то звал тебя из далекого далека. Голос звучал эхом.
Это мое имя.
Может, ты лежал в постели, уже почти засыпая, и вдруг засмеялся чему-то, какой-то своей шутке – так хорошо заканчивать день.
Это мое имя.
Или ты ел что-то вкусное и на секунду забыл что, но продолжал жевать, потому что знал, как это вкусно.
Это мое имя.
Может, была полночь и огонь гудел в очаге, словно колокол.
Это мое имя.
Или тебе было плохо, когда она тебе все это рассказала. Неужели она не могла поговорить с кем-то другим – с тем, кто лучше понимает в таких делах.
Это мое имя.
Может, форель заплыла в пруд, но река оказалась всего восемь дюймов шириной, над Смертидеей сияет луна, а арбузное поле вытянулось так, что стало казаться, будто из каждого ростка поднимаются луна и темнота.
Это мое имя.
И как бы я хотел, чтобы Маргарет оставила меня в покое.
Когда ушла Маргарет, появился Фред. Мост его не интересовал. Он был ему нужен только для того, чтобы добраться до моей хижины. А что еще можно делать с мостом? Фред прошел по нему к моему жилью, только и всего.