Уиллард и его кегельбанные призы

Richard Brautigan

An Unfortunate Woman

Willard And His Bowling Trophies

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет

уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Н…

Пайн-Крик, Монтана

13 июля 1982 года

Дорогая Н.,

Когда позвонил твой друг, я, конечно, был потрясен – точнее сказать, огорошен. Посидел у телефона, поглядел на него, а потом звякнул соседке М. и спросил, не хочет ли та арбуза. Я пару дней назад для одних тут посиделок купил арбуз, а съесть его мы так и не собрались, и остался я холостяком, у которого арбуза девать некуда.

Соседка ответила, что от арбуза не откажется. Может, я его принесу через полчасика и поужинаю с ними – с ней и Т., они как раз там вдвоем?

Я сказал – наверное, потому что звонил твой друг:

– Я прямо сейчас принесу. – Наверное, просто хотелось немедленно кого-нибудь увидеть.

– Ладно, – сказала соседка.

– Скоро приду, – сказал я.

Я открыл ледник, достал арбуз и пошел к соседке – это прямо по дороге, совсем недалеко. Я постучал в сетчатую дверь кухни. Соседка не открывала с минуту. Спустилась из спальни.

– Вот арбуз, – сказал я и положил его на кухонную столешницу.

– Да, – ответила соседка. Голос явно где-то вдалеке, а физическое присутствие сомнительно.

Что-то я хотел ей в этом арбузе показать, и пришлось ей достать нож и резать арбуз. Не важно,

что именно я хотел показать, – соседка потом все равно оставалась сомнительна, будто не здесь была на самом деле, не со мною в кухне.

Я хотел немножко поговорить про звонок твоего друга, но тут от ее сомнений и растущего смущения сам засомневался и смутился.

Наконец – по-моему, минуты две всего прошло, – она сказала, глядя в пол:

– Я оставила Т. наверху, он там в постели ерзает.

Т. – мужчина.

Они занимались любовью, а мы с арбузом им помешали. Я тут же подумал: почему она подошла к телефону, если занималась любовью, а потом – почему не выдумала предлог, чтобы я сейчас не приходил? Ведь что угодно могла сказать, я бы зашел попозже, но она сказала – да, приходи.

В общем, я извинился и вернулся домой.

Потом я подумал, что история вышла ужасно смешная, захотел тебе позвонить и рассказать, что со мной приключилось, – ты бы с твоим чувством юмора поняла, как никто. Ты как раз такие истории и любишь, ты бы в ответ хрипло, музыкально расхохоталась и, смеясь, сказала бы, например: «Ой, нет!»

Я сидел и смотрел на телефон, очень хотел тебе позвонить, но никак не мог, потому что после недавнего звонка твоего друга знал, что в четверг ты умерла.

Я сходил поговорить об этом к приятельнице, оторвав ее от занятий любовью. Арбуз – просто забавный предлог поговорить о моем горе, как-то понять, что я никогда больше не смогу позвонить тебе и рассказать, как сейчас начудил, хотя, по сути, одна ты с твоим чувством юмора такое и оценишь.

С любовью,

Р.

Никки Араи умерла от сердечного приступа в Сан-Франциско 8 июля 1982 года.

Она страдала от рака, и ее сердце просто перестало биться.

Ей было тридцать восемь лет.

Я обязательно буду по ней скучать.

Посреди тихого перекрестка в Гонолулу я увидел новенькую женскую туфлю. Коричневая туфля – мерцала, будто кожаный алмаз. Туфле незачем было вот так лежать – она не играла роль в труппе остаточных осколков автокатастрофы, и парад, по всей видимости, по перекрестку не ходил, так что история туфли навсегда пребудет загадкой.

А я сказал – ну, конечно, нет, – что у туфли не было пары? Одна туфля, одинокая, чуть ли не призрачная. Почему, если видишь одну туфлю, сразу как-то неловко, если поблизости нет другой? Начинаешь искать. Где же другая туфля? Наверняка ведь где-то здесь.

Это многообещающее начало я продолжу рассказом о странствии одного человека – таким географическим календарем свободного падения, которое началось будто бы много лет, а вообще-то несколько месяцев физического времени назад.

В конце сентября я на две недели уехал из Монтаны в Сан-Франциско, а потом опять на Восток, читать лекцию в Баффало, Нью-Йорк, а потом еще на неделю в Канаду. Я вернулся в Сан-Франциско, проторчал там три недели, а затем истощение финансов погнало меня через залив в Беркли.