В арбузном сахаре
Шрифт:
— Я не знаю, как она сейчас, — сказал я.
— Я думала, она будет сегодня в Смертидее, но она не пришла, — сказала Полин. — Не знаю почему, но мне казалось, что она должна прийти. Просто было такое чувство — но я ошиблась. Ты ее видел?
— Нет, — сказал я.
— А где она сейчас живет, не знаешь? — спросила Полин.
— Думаю, что у брата.
— Мне это очень неприятно. Мы с Маргарет были такими хорошими подругами. Столько лет в Смертидее, — сказала Полин. — Мы были почти как сестры. Очень жалко, что все так получилось, но ведь ничего не поделаешь, правда?
— В
— Да, ты прав, — сказала Полин.
Она остановилась и поцеловала меня. Потом мы двинулись по мосту к ее хижине.
Хижина Полин
Хижина Полин сделана из арбузного сахара — вся, кроме двери из очень красивой в сероватую крапинку сосны и каменной дверной ручки.
Даже окна сделаны из арбузного сахара. Здесь очень много окон делается из сахара. С первого взгляда трудно отличить сахар от стекла, если окно делал плотник Карл. Все зависит от того, кто работает. Очень тонкое искусство, и Карл им владеет.
Полин зажгла фонарь. Сладко запахло форельноарбузным маслом. Есть специальный рецепт, по которому нужно смешивать арбузы с форелью, чтобы получалось ароматное масло для фонарей. Мы им пользуемся для освещения. Получается очень нежный запах и яркий свет.
Хижина Полин простая, как все наши хижины. Всё на своем месте. Полин приходит сюда из Смертидеи только на несколько часов и иногда ночует, если ей хочется.
У всех, кто живет в Смертидее, есть хижины, чтобы приходить туда, если хочется. Я чаще других бываю в своей хижине. Обычно я ночую в Смертидее раз в неделю. Но ем, конечно, почти всегда там. Мы — те, у кого нет обычного имени — очень много времени проводим в одиночестве. Так нам удобнее.
— Ну, вот, — сказала Полин. Она была очень красивой в свете фонаря. Глаза сияли.
— Иди сюда, — сказал я. Она подошла ближе, и я поцеловал ее в губы, потом дотронулся до груди. На ощупь она были твердой и гладкой. Я опустил руку в вырез платья.
— Как хорошо, — сказала Полин.
— Попробуем дальше, — сказал я.
— Да, — сказала она.
Мы легли на кровать. Я снял с нее платье. Под ним ничего не было. Потом я встал, стянул комбинезон и лег рядом.
Любовь, ветер
Мы занимались долгой медленной любовью. Поднялся ветер, и окна еле слышно дребезжали — сахар часто крошится на ветру.
Мне нравилось тело Полин, она сказала, что ей тоже нравится мое тело, а больше мы не знали, что сказать.
Ветер неожиданно стих, и Полин спросила:
— Что это?
— Ветер.
Снова тигры
После любви мы заговорили о тиграх. Начала Полин. Она расслабленно лежала рядом со мной, и ей захотелось поговорить о тиграх. Она сказала, что после того, как Старый Чак рассказал свой сон, она все время о них думает.
— Интересно, как они могли разговаривать на нашем языке, — сказала она.
— Никто не знает, — сказал я. — Но они разговаривали. Чарли говорит, что когда-то давно все были тиграми, потом мы изменились, а они нет. Я не знаю. Но это интересная мысль.
— Никогда
— Мне было шесть лет, когда убили последнего тигра. Я помню, как охотники несли его в Смертидею. Вокруг собралось много народу. Охотники говорили, что убили его в горах, и что это последний тигр.
— Они несли его в Смертидею, и все шли следом. Они закрыли его досками и стали поливать форельноарбузным маслом. Галлон за галлоном. Помню, люди бросали цветы так, что получилась целая груда, все стояли вокруг и плакали, потому что это был последний тигр.
— Чарли зажег спичку. Костер горел огромным оранжевым пламенем — долго, несколько часов, и черный дым поднимался в воздух.
— Он сгорел, и остался только пепел, потом все убрали, и теперь в Смертидее форельный питомник — прямо на том месте, где сожгли тигра, Трудно представить, как это было, особенно когда танцуешь.
— Ты наверняка все это помнишь, — сказала Полин. — Ты ведь там тоже был. Рядом с Чарли.
— Это правда, — сказал я. — У них были красивые голоса.
— Я ни разу не слышала, — сказала она.
— Может, это и к лучшему, — сказал я.
— Может ты и прав, — сказала она. — Тигры. — И вот она уже спит у меня на руке. Ее сон попытался стать моей рукой, потом моим телом, но я не позволил, потому что вдруг почувствовал, что не могу больше лежать.
Я встал, натянул комбинезон и отправился на одну из своих долгих ночных прогулок.
Арифметика
Ночь была холодной, а звезды красными. Я шел к Арбузным Делам. Там из арбузов мы делаем сахар. Мы выпариваем арбузный сок до тех пор, пока не остается ничего, кроме сахара, потом мы придаем ему форму всего, что у нас есть, — наших жизней.
Я сел на кушетку у реки. После слов Полин я теперь думал о тиграх. Сидел и думал о тиграх и о том, как они съели моих родителей.
Мы жили тогда в хижине у реки. Отец выращивал арбузы, а мать пекла хлеб. Я ходил в школу. Мне было девять лет, и мне плохо давалась арифметика.
Однажды утром, когда мы завтракали, пришли тигры и до того, как отец схватил ружье, убили моего отца и мою мать. Родители не успели ничего сказать перед смертью. А я так и сидел с ложкой пюре в руке.
— Не бойся, — сказал один из тигров. — Мы тебя не тронем. Мы не трогаем детей. Сиди, где сидел, а мы расскажем тебе сказку.
Один из тигров стал есть мою мать. Он откусил ее руку и начал жевать.
— Какую сказку ты хочешь послушать? Я знаю интересную историю про кролика.
— Не надо мне сказок, — сказал я.
— Как хочешь, — сказал тигр и откусил кусок моего отца. Я так и сидел с ложкой в руке, потом положил ее на стол.
— Это мои родители, — сказал я наконец.
— Прости, — сказал один из тигров. — Так вышло.
— Угу, — сказал другой тигр. — Мы бы никогда не стали этого делать, если бы не необходимость, если бы у нас был другой выход. Понимаешь, иначе нам просто не выжить.