В августе сорок первого
Шрифт:
Я не знаю, как можно охарактеризовать то спокойствие, с которым Дитмар и сопровождавшие его разведчики выбрались обратно, наверное, дисциплина и четыре газовые атаки приучили оберфельдфебеля к тому, что выживает только тот, кто не поддается панике. Издали Дитмар подал знак Филе, теперь они будут следовать в некотором отдалении от основной группы. Тут же радист вышел в эфир передав короткий кодовый сигнал. Через несколько минут он получил ответную шифрограмму. Группе следовало выходить к горе Чивчин, где пограничные посты не наблюдались, видимо, всех перекинули на оцепление сел Верховинского края. Там была организована точка перехода, вместе с карантинным пунктом, в котором предстояло отсиживаться разведгруппе.
5 июля утром группа вышла к горе. Дитмар был даже немного доволен: никаких признаков чумы ни у него, ни у его сопровождающих не было, может быть, и на этот раз удача улыбнулась ему. А вот дорога назад оказалась довольно непростой: местность патрулировалась бипланами большевиков. Летящие с небольшой скоростью самолеты представляли для разведчиков большую опасность, приходилось долго выжидать, да и ходьба по горам большого удовольствия не вызывает. В шесть тридцать
[1] Осторожно! Опасность! (нем)
[2] Первые упоминания о буркутах относятся к временам самого Чингис-хана, клан буркутов разделился на несколько ветвей, одна из которых осела в современном Узбекистане. Пчему ученые относят буркутов именно к узбекским племенам для меня историческая загадка.
Глава четвертая
Зачистка
Львов. 2 июля 1941 года
Этого человека в городе Льва Галицкого звали Охрим. В миру Дмытро Клячкивский сменил уже не один псевдоним, имея за плечами более шести лет нелегальной борьбы в составе организации украинских националистов (ОУН). Довольно высокий худощавый блондин родился в захудалом провинциальном русинском городке Збараж, который входил в состав Австро-Венгерской империи. Своего расцвета Збараж достиг, когда принадлежал могущественному клану Вишневецких, при польских королях, а вот при австрийских монархах стал откровенно хиреть. С детства Дмытро, сын мелкого банковского служащего, ненавидел слишком шумных евреев (в городе была довольно большая хасидская община), заносчивых поляков, презиравших всех австрийцев и немцев. Получил неплохое образование, обучившись во Львове на юриста, тогда же стал активно интересоваться деятельностью националистических украинских организаций. Отслужил в армии, руководил организацией «Сокол» в Збараже, был арестован панской полицией, но подозрительно быстро отпущен на свободу. Но вот наступили сложные времена: Освободительный поход Красной армии закончился присоединением Западной Украины к СССР, Блондин (Клячкивский) стал руководителем краевой организации юнацтва ОУН на Станиславщине. Поначалу была некоторая эйфория от того, что ушли поляки и власть стала «нашей», но потом большевики стали закручивать гайки, пошли аресты среди украинской интеллигенции, настроенной националистически, всюду запестрели лозунги про пролетарский интернационализм, а в местных органах власти вычищали поляков и брали туда евреев. Во всяком случае, в искривленном зеркале восприятия оуновца Блондина все выглядело именно так. Ожидалась волна коллективизации, руководство ОУН считало, что крестьяне начнут возмущаться коллективизацией и они смогут нарастить «мускулы». Но насильственного обобществления крестьянского имущества и организации колхозов не произошло. Наоборот, крестьянам (и не только этническим русинам) стали нарезать дополнительные морги земли, освободившейся после исчезновения крупных землевладельцев. Тогда было решено усилить влияние организации среди молодежи и перенести центр агитации в небольшие городки, где украинское население сочувствовало оуновцам, длительное время бывшим единственными защитниками интересов украинского нацменьшинства в панской Польше. Его взяли в городке Долина, приблизительно в двухстах километрах от родного Збаража, чуть ближе к границе. Большевики умудрились приговорить его к смертной казни во время «Процесса 59-ти» во Львове, но советский адвокат составил удачную апелляцию, после чего Дмытро получил свою законную десятку и был упрятан в Бердичевскую тюрьму, откуда сумел бежать 11 мая 1941 года. Уже в качестве Охрима он появился во Львове и стал наводить порядок в местной организации ОУН, в которой царили разброд и шатание, вызванное противостоянием Бандеры и Мельника. Будучи последовательным сторонником Бешенного Степана, Охрим поспособствовал тому, что с улиц Львова исчезло несколько самых отъявленных мельниковцев, а сама организация стала активно готовиться к приходу новой власти, на этот раз немецкой. Офицер Абвера Степан Бандера настраивал своих соратников на то, что освобождение наступит со дня на день!
Во Львове с первого числа был объявлен комендантский час, людям рекомендовали не покидать помещения и ждать распоряжений власти. Город был блокирован частями НКВД. Охрим не переживал — у него были хорошие «чистые» документы, с которыми можно пройти не одну проверку, вот если только не попасться к матерым энкавэдэшкинкам, но тут вообще мало что спасет. Ровно в двадцать три часа ночную тишину прорезал шум автомобилей. Он выглянул в окно и заметил, что перекрестки патрулируются солдатами, а к домам подъезжают грузовые тентованные автомобили и автобусы, из которых выходят те же солдаты, сопровождающие сотрудников НКВД. Попытаться оказать сопротивление? Ну, получится вырваться из дома, а дальше-то куда? Перекрестки контролируются, уйти тихо не получится. В комнате появился Тарас, хозяин конспиративной квартиры, в его руке был обрез,
— Не потрібно, Тарасе, в тебе та в мене доводи особисті незаплямовані, перевірку витримають. Ховай зброю![1]
Тарас Горобец[2] имел рост в метр девяносто два, широченные плечи и удивительно маленькую голову с глубоко посаженными маленькими глазками, которые выделялись на лице, покрытом недельной щетиной, да еще совершенно лысым черепом. Он был верным помощником Охрима, с которым был родом из одного городка, будучи в польской армии Тарас понял, что хорошо умеет убивать, причем не обязательно при помощи оружия. Горобец хорошо владел любым огнестрелом, виртуозно — ножом, но мог справиться почти с любым человеком просто голыми руками. Именно он совершал ликвидацию мельниковцев, получая при этом несказанное удовольствие. Но вот Блондина, который на его глазах превратился в Охрима, Тарас слушался беспрекословно и даже немного побаивался. Они быстро спрятали под половицу на маленькой кухне обрез, «Вальтер» и финский нож, принадлежавшие Тарасу и «Люгер» Охрима. Правда, на кухне было несколько невинных на первый вид ножей, которыми Горобец чувствовал себя вполне боеспособным.
Через минуту, когда на кухне быстро восстановили внешний порядок, в дверь квартиры на втором этаже, где скрывался Охрим со своим помощником, громко постучали. «НКВД. Проверка документов! Просьба открыть дверь и приготовить документы. Сохраняйте спокойствие и порядок!»
Когда Тарас открыл дверь, в нее вошли двое — сотрудник НКВД с револьвером и солдат с автоматом ППС, аккуратно страховавшим сержанта госбезопасности. Еще один солдат, но уже с карабином, в квартиру не входил. Тарас и Охрим предъявили свои документы. Выстрел из револьвера опрокинул Охрима на Тараса, которого это спасло на какое-то мгновение, но бросится на врага тот не успел — вторая пуля из револьвера ткнулась в тело падающего Дмытра Клячкивского, а в тело Тараса вошла короткая, в три патрона, очередь из автомата.
Не надо думать, что голова «попаданца» Андрея Толоконникова, даже учитывая его совершенную память, может вместить в себя все, даже Большую Советскую Энциклопедию. Но в его черепушку удалось вместить очень интересные данные, например, о том месте, где в Ленинграде, в отделе рукописей библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, хранился архив западноукраинских националистов. Этот архив был теперь найден в начале сорокового года, но до поры до времени лежал без пользы. Сейчас же его вытащили на свет Божий и активно использовали. Кроме этого Толоконников, который стал Алексеем Виноградовым, дали в свое время прочитать краткую справку об адресах сторонников ОУН на Украине. Клячкивскому уже было не суждено ни создавать УПА (украинскую повстанческую армию), ни возглавлять ее.
То, что происходило во Львове можно было смело назвать словом «исход». Еще первого числа по городу поползли слухи, что где-то неподалеку обнаружена чума, что город будет на карантине, что НКВД и армия полностью блокировали Львов, что ожидаются еврейские погромы, потому что «жиды во всем виноваты». Ночью второго числа началась тотальная зачистка города. Смешанные отряды из армейцев и чекистов перекрывали район города за районом. В перекрытом секторе начинались поквартирные обходы, в каждую квартиру и в любое подозрительное место заглядывали решительно настроенные бойцы, открывающие огонь даже при намеке на сопротивление. За ночь было уничтожено четыреста восемнадцать слишком нервных активистов ОУН, кроме бандитов разной национальности и некоторого количества непонятных вооруженных личностей, которых еще надо было опознать и классифицировать, что это за враг попал в сети. Жителей Львова выводили из домов и грузили в автобусы и грузовые машины, оборудованные скамьями для перевозки людей и брезентовыми тентами. Разрешалось с собой взять только деньги, документы и минимум одежды. Людей вывозили в огромные лагеря, огороженные колючей проволокой, которые располагались по берегам Днестра, на границе с Житомирской областью. Там им делались прививки, и все проходили строгий шестидневный карантин, после чего направлялись дальше, вглубь СССР. Фильтровали в первую очередь тех, кто имел отношение к ОУН и УПА, а значительная часть из них еще не участвовала ни в чем, была равнодушна ко всему или только сочувствовала оуновцам, и предъявить им было нечего. Их никто не расстреливал и не осуждал. Но отметку в их делах НКВД делало, а это уже имело прямое отношение к их дальнейшей судьбе. Тех, кого зачистили на месте, можно было разделить на две категории: те, кто оказался с оружием в руках и оказал сопротивление властям и те, кто проходил по первому списку — убежденные враги, которые играли серьезную роль в ОУН-УПА и «прославились» военными преступлениями. Был еще и второй список — это серьезные деятели ОУН, которых можно было перевербовать. Их брали аккуратно, без шума и пыли.
Надо сказать, что ничего беззаконного на самом деле не творилось, потому что первого июля было опубликовано постановление Верховного суда СССР о признании Организации Украинских Националистов (ОУН) и родственных ей украинских объединений, организаций белорусских националистов (список организаций прилагался) и польской Армии Крайовой террористическими организациями, из чего следовало, что никто не считал их регулярными армейскими частями и правила о военнопленных и принципы ведения войны на них не распространялись. Особо подчеркивалось, что при наличии оружия у членов этих организаций, они подлежат уничтожению на месте. Более того, теперь они выводились под юрисдикцию военных трибуналов и никакие гражданские суды рассматривать дела членов этих организаций права не имели. Армия Крайова попала в этот «черный список» за свою деятельность на землях Западной Украины и, особенно, Западной Белоруссии. Их успехи в войне против мирных советских граждан и семей красных командиров дали четкое основание считать всех аковцев оптом бандитами. И последствия этого акта сказались достаточно быстро. Вторым юридически важным решением было постановление уже Верховного Совета СССР о введении на территориях Западных областей Украины и Белоруссии карантина и военного положения с комендантским часом, что передавало власть в этих регионах военным и делало все их мероприятия законными.