В августе сорок второго
Шрифт:
В штаб армии прибыли с опозданием. Начальник штаба 1-й танковой армии, генерал-лейтенант Ганс-Валентин Хубе ожидал шефа вместе с четырьмя командующими корпусами, входившими в его армию. Они прошли в комнату для совещаний, где на столе лежала детальная карта Юга Украины.
— Господа! Фюрер отклонил мое предложение ударить всей армией по кратчайшему пути: Николаев-Херсон-Перекоп на Крым. Лично я считаю это ошибкой. Гальдера волнует разрыв между нами и Второй танковой, которая набрала темп получше. Мы слишком долго, по его мнению, топтались у Вознесенска, который большевики обороняли с завидным упорством. А Роммель уже на полпути к Кирову[3], бои идут у Новоукраинки. 7-ю полевую армию Йоханеса Фриснера я предлагал использовать для наступления на участке Запорожье-Кременчуг, заменив ее позже румынскими частями. К сожалению, меня не послушали: эта выскочка, который отличился у Риги[4], получил целую полевую армию, но не знает, что с нею делать! В результате мы будем разрываться между двумя главными целями: Выход к Днепру на участке Днепропетровск-Запорожье, захват плацдарма через Днепр и захват Крыма. Ганс, вы проработали план № 2?
— Так точно, господин генерал! По нашей директиве, 1-й и 2-й танковые корпуса будут действовать на Кривой Рог, начало наступление, завтра, в 5-30 утра. Далее 1- танковый корпус действует на Днепропетровск, а 2-й на Запорожье. 3-й танковый
— Ну что же, думаю, этот план, с учетом приказа фюрера, оптимальный. Прошу внимательно учитывать данные разведки: многие реки, и притоки, которые указаны на картах как пересохшие сейчас полноводные. Уделите внимание состоянию понтонных парков. И еще, Ганс, вызовите к себе начальника медицинской службы, в реках много трупов животных, в моей армии не должно быть ни холеры, ни дизентерии! Никаких санитарных потерь! Нам разрешили задействовать в своих целях 27-й пехотный корпус из состава 7-й полевой армии, думаю, мы можем после взятия Кривого Рога наступать на Днепропетровск силами одной механизированной дивизии и этого пехотного корпуса, а танковую и механизированную дивизию использовать на Запорожье, чтобы оттуда развернуть танковый корпус на Крым[7].
Недалеко от Тронхейма
1 сентября 1942 года
Капитан цур зее Карл Фридрих Топп смотрел на берег Норвегии с видимым сожалением. С тех пор, как в январе 1941 года был спущен на воду суперлинкор «Тирпиц»[8], он готовил свой корабль к серьезному походу. Готовил серьезно. Судьба «Бисмарка» заставляла подходить к рейду в Атлантику самым серьезным образом. Этот суперлинкор сделал свое дело, нанеся британскому флоту несколько пощечин: сначала был потоплен новейший линейный крейсер королевских ВМС «Худ», впрочем, у короля много… Но через сутки неудачно под орудия «Бисмарка» влез и линкор «Принц Уэльский», который после полученных повреждений так и не смог добраться до острова, затонул в море-окияне. Попал под раздачу и линкор «Родней», который дочапал до берегов Британии, но его ремонт оценивался как очень дорогой и мало перспективный, скорее всего, этот корабль все-таки спишут из списков королевских ВВС. Теперь в Атлантику уходил «Тирпиц» в сопровождении минилинкора «Шарнхорст» и крейсера «Принц Ойген». Во время рейда «Бисмарка» этот крейсер сумел отличиться: когда британские летчики умудрились вломить две торпеды в суперлинкор, лишив его хода, отпущенный «на вольные хлеба» «Принц Ойген» уложил три снаряда главного калибра в британский авианосец «Викториес», после чего эта плавучий аэродром стал на прикол до конца войны. Проблемой стало то, что оный потерял способность принимать самолеты, которые вынужден были садиться на воду, при этом многие британские летчики погибли, слишком беспокойным было море в этот ужасный день!
Выход соединения в Атлантику был вынужденным. Базируясь в портах Норвегии, немецкие корабли сумели несколько раз сорвать попытки большевиков занять Трондхейм, но и значение северной страны как базы немецкого флота становилось все более относительным — в небе над Норвегией ощущался перевес большевиков, Люфтваффе выбивалось из сил, чтобы хоть как-то нивелировать преимущество противника. Сейчас значительная часть экспертов, которые сдерживали авиацию противника, совершая три, а то и четыре вылета за сутки, отправили на юг Украины, а в небо Скандинавии бороздили молодые экипажи, только что закончившие обучение в Рейхе. Все равно, это были необстрелянные юнцы, так что особого смысла делать на них ставку не было. Делалась ставка на то, что большевики будут вынуждены перебросить авиацию на Украину, чтобы хоть как-то выровнять ситуацию. Но этого так и не произошло. 26 августа, когда в Германию отправились более-менее опытные экипажи, чтобы начать патрулирование воздушного пространства Рейха, зонтик ВВС над группой «Норвегия» стал совершенно дырявый. 28 августа советские самолеты нанесли удары по аэродромам Люфтваффе, потом еще и еще один удар. К вечеру этого дня стало ясно, что противодействовать авиации большевиков будет нечем. Тогда же было принято вывести «Тирпиц» в Атлантику. Как Редер и Дениц сумели продавить сопротивление фюрера, неизвестно, но стало фактом то, что срочно создавалось рейдерское соединение «Лёве», точнее, «Лев»[9]. В это время советская авиация прикладывала максимум усилий, чтобы повредить линкор и не дать ему выйти в рейд. Последней каплей стало падение двух бомб рядом с кораблем, и обломков одного самолета-бомбардировщика на палубу «Тирпица». Повреждений корабль не получил, поэтому рано утром первого сентября линкор проследовал на соединение с двумя кораблями сопровождения, чтобы навести ужас на трассах атлантических конвоев. Ситуация в Норвегии становилась катастрофической. Зимой сорок первого-второго годов только высадка экспедиционных сил Вермахта в Швеции задержало захват всей Скандинавии большевиками. Теперь все было совершенно по-другому. Удар частей, которыми командовал Баграмян, был нанесен со стороны Швеции, уже к вечеру 31 августа пала столица Норвегии — Осло. Стало совершенно ясно, что Вермахту страну не удержать. Все силы были направлены на то, чтобы эвакуировать четыре пехотные дивизии, оказавшиеся под ударом большевиков. В операции по очистке страны от частей Вермахта и норвежских коллаборантов, принимали участие отряды Норвежской Освободительной армии, шведские подразделения, отряды финских добровольцев. Но основную задачу по преодолению сопротивления немецких вооруженных сил несли части Красной армии, начавшие свой боевой путь на Севере: у Петсамо и Кандалакши.
— Конрад, что там?
— Это, скорее всего, «Шарнхорст», точнее сказать сложно, слишком под острым углом идет. А вот тот силуэт, думаю, «Ойген».
— Согласен с вами, лейтенант, прикажите принести сюда кофе. Всего первый день осени, а уже промерз, как будто мы в середине зимы.
Дежурный офицер «Тирпица» Конрад фон Штоль хорошо знал своего капитана и видел, что не смотря на внешнюю невозмутимость, тот сильно нервничает. Конечно, северная погода достаточный повод для выброса адреналина, но на самом деле Карла Фридриха Топпа потряхивало совсем по другому поводу. Надо сказать, что сам капитан цур зее большого опыта вождения таких крупных кораблей не имел. Во время Мировой войны он был подводником, потом больше на административных должностях, вершина карьеры на кораблях — старший помощник на легком крейсере «Эмден». Проявил серьезные организаторские качества, был куратором строительства линкора «Тирпиц» и занял место его капитана вполне заслуженно, вот только реальной боевой практики, да еще и с использованием такого мощного корабля у него еще не было. Впрочем, был приказ о том, что командиром похода отряда кораблей «Лев» будет адмирал Отто Цилиакс, который, как и Топп, в мировую войну начинал подводником, но потом успел покомандовать минилинкорами «Адмирал Шеер» и «Шарнхорст». Отто находился на борту «Шарнхорста» и был обязан перейти на суперлинкор как только корабли сойдутся в океане. Но переживал Топп потому, что его «Тирпиц» сторожила группа из четырех британских линкоров, из которых два — новейшие «Король Георг V» и «Герцог Йоркский», еще два однотипных: «Валиант» и «Малайя», при этом последние два должны были быть заменены новейшими «Энсон» и «Хау», как только последние будут готовы к боевым действиям. Были данные, что группу загонщиков усилили линейными крейсерами «Ренаун» и «Репульс». Последние попеременно торчали на страже, имея задачей проследить за немецкой эскадрой, но больше всего смущало капитана цур зее то, что в группу по торжественной встрече его корабля противник мог включить еще как минимум один авианосец, а это могло стать весьма неприятным моментом.
Почти ночью эскадра сошлась на широте Трондхейма, после чего адмирал Цилиакс поднялся на борт «Тирпица», немецкие корабли развернулись и взяли курс на Атлантику. Но им на перерез уже спешили корабли Британского королевского флота. Кроме того, выход эскадры ожидали три группы подводных лодок, мимо которых пока что эскадра «Лев» смогла проскочить. Но даже дырявая завеса все-таки сеть, в которую крупная рыба рано или поздно попадется.
А в самой Норвегии было весьма весело: немцы браво откатывались к Кристиансенду, Бергену и Ставангеру, откуда их старались эвакуировать немецкие корабли под постоянными ударами советской авиации. 32-я пехотная дивизия, которая удерживала позиции у Трондхейма и на севере страны, отступить не смогла, слишком крепко сели им на плечи ребята Барамяна, а норвежские патриоты сумели создать серьезные проблемы на горных дорогах, остальные три понесли серьезные потери, лишились артиллерии и техники, но личный состав пехоты Кригсмарине смогло вывезти. В результате этих событий Норвегия окончательно перешла под контроль Красной армии. А Гранд Флит, увлеченно гонявший «Тирпиц» опять опоздал. Когда соединение королевского флота подошло к Бергену, то их встретил сторожевой корабль Северного флота, сообщивший, что над всей Норвегией реет красное знамя. Второй норвежский десант британского флота так и не состоялся.
[1] Я не буду часто упоминать его полное имя, но хочу сказать, что Фриц Эрих Георг Эдуард фон Манштейн (Левински) был племянником Гинденбурга и считался одним из лучших стратегов Рейха.
[2] Фраза «кто удивил, тот и победил» приписывается А.В.Суворову
[3] Немцы так именовали Кировоград.
[4] В этом варианте истории Фриснер отличился, отбив у Красной армии Ригу.
[5] Имеются ввиду Алешковские пески, полупустыня за Херсоном, возникшая в результате хищнического отношения человека к природе (особенно из-за бурного развития овцеводства и последовавшей за этим эрозии почвы).
[6] Это не совсем верно, в Алешковских песках есть места, где нет пустыни, где можно было бы протащить технику, но после мощных дождей лета сорок второго года вся эта местность была очень сложной для действия танковых соединений.
[7] В этом варианте истории немцы танковые армии сорок второго года формировали из трех танковых корпусов в составе из 1 танковой и 2 механизированных дивизий, и 1 механизированного корпуса из 2–3 механизированных дивизий. Всего в армии было до 1200 танков.
[8] В РИ спуск «Тирпица» состоялся 25 февраля 1941 года
[9]ein L"owe — лев (нем.)
Глава 19
Турецкий гамбит
Берлин, штаб СС. 29 августа 1942 года
Еще никогда Генрих Гиммлер не был так близок к опале[1]. Он всегда знал, когда показные истерики фюрера надо было переждать, но последняя его аудиенция по-настоящему напугала Генриха. Это была холодная расчетливая ярость, фюрер медленно цедил слова, как сквозь зубы, демонстрируя, что делает громадное усилие над собой, общаясь со столь презренной фигурой, как рейхсфюрер СС. Всё началось с вроде бы дежурного вызова по довольно успешно решаемому вопросу: ситуации в Турции, которая все никак не могла определиться, какое покровительство ей более выгодно. Неприятности начались, когда Гитлер вроде бы невзначай поинтересовался тем, прибыл в Германию этот американский ученый, который должен был увеличить добычу нефти, или нет. Увы, Гиммлер вынужден был признаться, что его люди в этом деле сработали слишком топорно. Выкрасть Эрла Халлибартона не получилось: крепкий и мужественный американец столь энергично дал отпор пытающимся похитить его гангстерам, что во время этого нападения был убит. Надежды получить технологию оживления старых скважин с нефтью рухнули окончательно. Потом пришёл черёд атомного проекта, у фюрера оказались данные, которые Гиммлер пытался тщательно скрывать. Рейхсфюрер СС знал, что финансисты запрещают фюреру давать средства на слишком долгоиграющие проекты, но считал, что полученное оружие сможет изменить ход войны и тогда, как говориться, победителей не судят. Но на этот раз выкрутиться не получилось: Адольф методично задавал Генриху все более и более неприятные вопросы. Уже совершенно ледяным тоном фюрер осведомился, почему Абвер и СС прошляпили планы Британии по удару по немецким городам, и почему ни одна акция на острове: пять покушений на Черчилля и два на короля Георга закончились провалами? Вишенкой на тортике оказался вопрос о том, почему ведомство Гиммлера предоставило такие сомнительные данные по бомбардировке Кёльна. Когда его аппарат получил паническое сообщение из штаба 58-го штандарта СС в Кёльне о гибели штандартенфюрера и страшных разрушениях города, он слишком неосторожно поспешил передать эти данные фюреру, конечно, появилась такая удачная возможность еще раз подставить Геринга, окончательно убрать эту фигуру из игры. Ну что же, не получилось, зато есть на кого свалить вину, назначить козлом отпущения. И сто тысяч погибших, это не полмиллиона, но тоже очень много, и то, что тридцать процентов зданий города разрушены — это тоже очень неприятный факт, но всё-таки! Но чем больше Генрих пытался оправдаться, тем больше чувствовал, что фюрер отдаляется от него, ставит между ними невидимую стену, от которой аргументы рейхсфюрера СС отскакивают, как от бетона горох. И только когда раздражение Гитлера вырвалось в вопрос по операции «Селим», Гиммлер почувствовал, что может как-то поправить ситуацию. Он бодро сообщил шефу, что всё готово и дело только за приказом фюрера. Он тут же и последовал, при этом Адольф сместил акценты операции, приоритеты, что делало задачу несколько сложнее. После небольшого торга окончательный срок начала операции был назначен на первое сентября. Генрих считал целесообразнее провести операцию 11 сентября, приурочив ее к первому дню священного месяца Рамадан[2], но фюрер велел не откладывать, так что пришлось поторопиться. Рейхсфюрер посмотрел на часы — до появления на его глаза Вальтера Шелленберга оставалось ровно три минуты. Этот хитрый лис имел привычку появляться минута в минуту — ни секундой раньше, ни секундой позже. И как ему это всегда удавалось, Генрих не понимал.