В августе сорок второго

Москва. Объект 26/6716. 1 августа 1942 года.

Десять часов утра. Он появился как всегда, минута в минуту. Дверь неслышно открылась и в комнату прошел человек в форме НКВД с погонами лейтенанта госбезопасности. В руках человека была папка со списком вопросов, которые он должен был задать своему подопечному. Рудольф не знал, кто придумал подсунуть ему этого следователя с еврейской фамилией и выраженными семитскими чертами лица, тем не менее, вынужден был признать, что следователь более чем профессионален и более чем корректен. Сначала Марк Моисеевич Прельман вытащил отпечатанный протокол их прошлой беседы на немецком языке, который Гесс стал внимательно вычитывать. Как всегда, неточностей и подтасовок не было — и вопросы, и ответы были переданы точно, без купюр и дополнений. Сначала, после его захвата и доставки в Москву, допросы были почти что ежедневными и находился Рудольф на каком-то жутко секретном объекте, подземной тюрьме, из которой не было выхода наверх: его доставили сюда по подземной дороге. Глаза пленника были завязаны, но слух его подвести не мог, а стук двигающегося

вагончика по стыкам рельс нельзя ни с чем перепутать. Сюда раз в день доставляли врача, который следил за его состоянием. Дважды возили заключенного на обследование, а в сентябре повезли на операцию. После операции он оказался в этом объекте, который представлял собой загородный дом, надежно охраняемый. Но тут он мог бывать на свежем воздухе. Война длилась почти уже год. После двухчасовой беседы Рудольф пообедал и вышел на прогулку. Августовский густой лес за высоким забором хорошо скрадывал летнюю жару, Гесса сопровождал охранник, что сделать, такова его горькая доля. Попыток самоубийства (и было две: на подводной лодке и в подземной тюрьме) заключенный больше не предпринимал. Если бы не высокий забор и колючая проволока по периметру — вообще можно было считать, что он находится на отдыхе в каком-то скромном загородном доме средней руки немецкого бюргера. У ворот стоял лейтенант Прельман, капот машины был открыт, и водитель там копошился, громко комментируя происходящее. Гесс начал изучать русский язык, но эти выражения были ему неизвестны, хотя об общем смысле он догадывался. Рудольф подошел к лейтенанту, охранник ему не препятствовал.

— Скажите, гражданин лейтенант, почему вы меня еще не осудили и не повесили? Почему молчите о моей поимке? Это ведь мог быть серьезный козырь в вашей пропагандистской войне?

Он так и не смог пересилить себя и назвать следователя по имени, вообще, с этими русскими евреями все было сложно: например, почему он гражданин следователь, а он, Гесс, гражданин Гесс? Ведь он не гражданин СССР. Получил объяснение, что «господином» его никто называть не будет, потому что господа в Париже, видимо, какая-то сложная местная поговорка, тем более камрад или партайгеноссе — это не для него, а вот гражданин — вроде как подчеркивает, что у него есть какие-то права, например, быть судимым и осужденным. А пока его работа точно и правдиво отвечать на вопросы следствия.

Прельман, чуть склонив голову, выслушал вопрос, затем вытащил пачку папирос, угостил Гесса, закурил, Рудольф, чуть поморщившись, так и не привыкший к забористому местному табаку, составил следователю компанию.

— Знаете, гражданин Гесс, тут неподалеку есть еще один такой объект, на нем находятся генералы Вермахта, захваченные в плен во время зимнего наступления. Тем не менее, вы отделены от них. Мы могли бы добиться от пленников большего понимания одним фактом вашего присутствия. Но… вам предназначена другая роль.

— Только не говорите, что вы сохраните мне жизнь.

— Мы — нет, а вот международный трибунал… Это еще вопрос.

— Вот как. Вы так уверены в своей победе? У Рейха еще много сил. Очень много. Не обольщайтесь первыми успехами, лейтенант.

— Ну что вы, кто обольщается, мы трезво оцениваем свои силы. Главный вопрос, на который мы ищем ответ, не без вашей помощи, это то, что делать с немецким народом. Дважды вы начинаете мировую бойню. Вам не кажется, что надо что-то менять в самой Германии? Когда-то у великих завоевателей монголов был выдающийся полководец, Субэдэй-багатур. Захватив столицу Южного Китая, он предложил сравнять китайские города с землей, засеять все травой и пусть там пасутся монгольские кони. Но советники Великого хана рассказали, сколько золота может он получить с этих земель, если обложит их данью. Первый путь нам не подходит. Второй показал свою неэффективность. Мы ищем третий путь.

— И тех людей, на которых можно сделать ставку?

— Это тоже, но это не самое главное. Главное — определиться с тем, что делать с вами.

Автомобиль зафыркал. Детище американского автопрома перестало сопротивляться усилиям советского шофера, усиленного доброй порцией мата.

— Если бы вы ездили на немецкой машине, таких проблем у вашего водителя не было бы… — Гесс попытался закончить беседу хоть на какой-то мажорной ноте. Получилось как-то не очень. Марк Прельман чуть заметно ухмыльнулся, кивнул головой и сел в машину. А заключенный как-то неудачно повернулся, чуть потерял равновесие, но сумел собраться и быстро направился к себе в комнату. На этот раз его прогулка была меньше обычной на целых полчаса.

Оккупированный Париж. 1 августа 1942 года.

В конце августа Владимиру Кирилловичу Романову должно было исполниться двадцать четыре года. Было решено именно в день рождения короновать его Императором Всероссийским. Несмотря на то, что Романовы (точнее, Кирилловичи) имели тесную связь с нацистской партией, что особенно было ценным — помогли ей финансово во время только лишь становления, когда мало кто разглядел в новой партии быстро растущего хищника, отношение к идее возрождения монархии со стороны Гитлера и его окружения было резко негативным. Всё изменилось после осложнения ситуации на Восточном фронте — зимнее наступление Красной армии было неожиданно мощным, поэтому высшим руководством Рейха было принято решение сделать серьезную ставку на русских коллаборантов и эмигрантов, при том, что Абвер не преуспел в вербовке агентов в среде «заграничных беженцев». Почти полгода ушло на скрупулёзное изучение среды белоэмигрантов, после чего был сделан вывод, что наибольшую ставку можно сделать на убежденных монархистов и казаков, среди которых тоже монархические настроения были довольно сильны. Остальные слои европейских русских были настроены мало на сотрудничество с немцами,

в том числе, таких было много среди белого офицерства — которое сражалось с германцем на фронтах мировой войны. РОВС[1] уже раскололся (не без усилий чекистов), и на это время серьезной силой не был, в его руководстве были сильны патриотические настроения, а после объявления Сталиным и Советской властью окончания Гражданской войны и безусловной амнистии всем участникам Белого движения, значение РОВСа стало вообще приближаться нулю. Тем не менее, в Берлинской конференции участвовал и генерал-лейтенант Алексей Петрович Архангельский, который был формальным главой союза. Еще одной знаковой фигурой совещания стал атаман Войска Донского генерал Петр Николаевич Краснов. Не менее весомой фигурой был и генерал Антон Васильевич Туркул, который возглавлял в годы Гражданской войны Дроздовскую дивизию. Именно дроздовцы, как самые убежденные антикоммунисты, должны были стать костяком создающейся РОИА (Русской Освободительной Императорской Армии). Самым проблемным участником конференции стал генерал Андрей Андреевич Власов. Советский генерал-лейтенант командовал 5-м механизированным (ударным) корпусом, его назначение было вызвано упорством Сталина, который к генералу явно благоволил, даже предупреждения «попаданца» не слишком сдвинули уверенность вождя в своем знании человеческой души. Корпус попал под контрудар Моделя, был отрезан от своих и разбит. Власов растерялся, проявил нерешительность, не смог организовать прорыв, но сумел ускользнуть от группы ликвидаторов, заброшенных по приказу Берии. Опять умудрился сдаться в плен. В будущем руководстве РОИА появление такой противоречивой фигуры, как красный генерал, сражавшийся против белых на Кавказе, бивший врангелевцев в Крыму — это было сюром. Да, аргументы куратора процесса, самого Альфреда Розенберга, что им необходима такая фигура, чтобы привлекать к участию в борьбе и бывших красноармейцев, была понятна умом, но душой ее никто не принимал. Сейчас предстояла групповая фотография. Вот и сам генерал Власов держится особняком, в окружении Розенберга, с которым он очень быстро нашел общий язык. Тем более, что сам Альфред прекрасно владел русским. Несколько особняком держался и Владимир Кириллович, с группой своих помощников и сторонников, совершенно незначительных фигур, создававших массовку происходившему действию. Когда Рейх напал на СССР молодой Его Императорское Высочество Государь Великий Князь Владимир Романов издал манифест, в котором призвал эмиграцию объединиться для борьбы с большевиками и поддержать «освободительный поход» Вермахта. Сначала руководство Рейха придержало этот манифест, посчитав его «ненужной инициативой», а слишком инициативных помощников педантичные немцы не любили, а поголовье слишком-слишком инициативных даже сокращали, так, на Украине были вынуждены проредить ретивых местных националистов, которые «понаехав» из бывшей Польши, решили во Львове объявить о создании независимого украинского государства.

Самой большой группой участников Конференции были бывшие белые генералы, они стояли довольно сплоченной группой, хотя и имели некоторые противоречия, но общее боевое прошлое не делало их непримиримыми противниками, тем более, что каждому было что-то обещано. Генерал Туркул, красивый, статный сорокадевятилетний мужчина в строгом мундире дроздовца, развернулся к генералу Архангельскому, который задал ему неожиданный вопрос:

— Антон Васильевич, насколько я понял, Дмитрий Никифорович слишком увлекся ролью таксиста, и менять баранку на шашку и револьвер не собирается?

— Алексей Петрович, к сожалению, генерал Рухлин попал под неблаговидное влияние генерала Деникина. Его отказ от сотрудничества с представителями Рейха стал слишком широко известен. К сожалению, влияние Дмитрия Никифоровича на французских офицеров нашей дивизии слишком велико, мы не можем рассчитывать на этот контингент.

— Увы, наши силы вообще не столь значительны, чтобы именовать нас «армией». Я долго колебался, даже склонялся к тому, чтобы разделить позицию Антона Ивановича, но лично Розенберг гарантировал мне, что Российская империя будет воссоздана, правда, без Украины, Прибалтики и Финляндии, но даже это лучше, чем ничего. Завтра будет подписан договор с руководством Рейха, правда, подпись под договором будет этого недовладимира…

Генерал Архангельский вложил в последнюю фразу максимум иронии. Хотя права Кирилловичей были признаны почти всеми Романовыми, а Владимир умудрился даже не влезть в морганатический брак, большинство генералов считали отца Владимира, Кирилла Владимировича нелегитимным императором, хотя бы потому, что разрешения на свой брак он так и не получил, поэтому Владимир был фактически не-Романовым… Проблемы усиливались еще и тем, что генерал Деникин четко и ясно высказался против сотрудничества с немцами. А среди молодого поколения эмигрантов были серьезными убеждения, что надо помочь «своей» стране в борьбе с захватчиками.

— Да, господа, к сожалению, мы наступаем на те же грабли. Половина офицерского корпуса поддержали большевиком только потому, что мы тащили за собой интервентов, путь Антанту, но все-таки интервентов. И только самые верные борьбе с большевиками останутся в наших рядах.

Генерал Туркул понял, что пафос в его речи был тут немного неуместным, стушевался, обратился к Краснову.

— Что ваши казаки, Петр Николаевич? Каковы настроения среди них?

Краснов, генерал от кавалерии и атаман Войска Донского в годы Гражданской войны отметился прогерманской ориентацией и стремлением к самостоятельности, что его и Белый Дон привело к катастрофе. Подчинившись Деникину, казацкий атаман вынужден был уехать за границу, чувствуя неприязненное отношение со стороны руководства Белой армии. В эмиграции его влияние на казаков было достаточно значимым, особенно после того, как дела Германии пошли вверх. Сейчас атаману было больше семидесяти лет, высокий, худощавый, он был полон энергии и сил, проявлял старательность в создании казачьих частей и ведении агитации в эмигрантских кругах.