В августе жену знать не желаю
Шрифт:
— Никогда и никто не посмеет сказать, — произнес он, — что Громила Джеппи, он же Похититель Спасательных Поясов, может хоть пальцем тронуть женщину. Позвольте сопроводить вас до самого выхода из леса, сеньорита.
Как и все разбойники, Джеппи отличался совершенно рыцарским обхождением и, хотя он не был испанцем, при таких обстоятельствах он не мог не сказать «сеньорита». Вся компания, ведомая свирепым провожатым, пошла быстрым шагом.
— Джеппи, — сказал вдруг доктор, — поскольку мне посчастливилось встретить вас и надеюсь, что такого счастья мне больше не представится, я хотел бы узнать, по какой причине вас называют Похитителем Спасательных Поясов. Быть может, ваша гнусность дошла до того, что вы отнимаете у потерпевших кораблекрушение последнее средство спасения?
Джеппи помрачнел. Было видно, что слова старого доктора вызвали у него горестные воспоминания.
— Это было, — сказал он, — мое первое преступление и начало моей гнусной жизни. Без этого я
Он вздохнул, и его грудь вздыбилась и опала как волна.
— Я отдыхал тогда, — начал он, — в Ливорно и каждое утро купался на пляже Панкальди. Должен сказать, что плаваю я очень скверно, — я из тех, кто отваживается плавать только там, где достает до дна. Однажды утром я плавал и время от времени вытягивал ногу, чтобы убедиться, что заплыл не слишком далеко. Я наслаждался теплой и прозрачной водой, искрящимся, приветливым солнцем и зрелищем юрких купальщиц в ярких костюмах. В какой-то момент я попробовал достать до дна ногой и почувствовал, что не достаю. Это был ужасный момент. Я собрал все свое мужество и подумал: «Не стоит пугаться: в несколько гребков вернусь назад». Я сделал несколько разнообразных гребков, но дна моря, которое в тех краях очень неровное, так и не нащупал. «Джеппи, — подумал я, — что будем делать?» Я лег на воду, чтобы не усугублять свое положение. Время от времени я вытягивал ногу, но единственным результатом было то, что я заглатывал соленую воду. Непосредственной опасности утонуть я не подвергался, но не мог же я лежать на воде часами; рано или поздно я бы выбился из сил, учитывая, что не видел достойного способа вытащить себя оттуда. У меня не хватало мужества позвать на помощь, потому что вокруг меня плавало много девушек, а море было совершенно спокойным. Каким позором было бы для меня звать на помощь в таких условиях! Я мог бы очень тихим голосом позвать какого-нибудь купающегося и сказать ему, не привлекая внимания других: «Пожалуйста, вы мне не поможете?» Но как можно обращаться с такой просьбой к людям, которые прыгают с вышки и плавают в открытом море? Поэтому я уже примирился с мыслью о том, что тихо утону, как вдруг услышал, как меня зовет какой-то незнакомец, сидевший на пляжной ротонде. «Прошу вас, — сказал он, — вы не подадите мне вон ту штуку?» Я обернулся и увидел, что в метре от меня плавает спасательный круг, оставленный в море незнакомцем, который, искупавшись, уже оделся. Увидеть круг и схватиться за него было для меня секундным делом: через минуту я бы пошел ко дну. «Спасибо», — сказал незнакомец, изготовившись принять из моих рук спасательный круг. Ну да! Так я ему его и отдал! Я покрепче ухватился за спасательный круг и, уже не в силах сделать ни единого гребка, спокойно лежал на воде. «Отдайте сюда! — кричал тот тип с вышки. — Он мой!» Я прикидывался глухим. «Я обращусь в полицию, и вас арестуют!» — продолжал кричать незнакомец. Если бы! Но, к несчастью, на пляже не было ни одного полицейского, который умел бы плавать. Я продолжал молча лежать на воде, уцепившись за круг. Тогда незнакомец стал визжать, как поросенок, и все повторял: «Держи вора, держи вора!» В одно мгновение ротонда наполнилась людьми, которые спрашивали: «Что случилось?» И все показывали на меня. «Это вор, — говорили они, — он украл спасательный круг». «Негодяй!» «Арестуйте его! Это преступник!» «Это опасный похититель спасательных кругов». И все посматривали на свои лодки. Не нашлось никого из тех, кто всегда бывает на пляжах, — кто, движимый благородным побуждением, снял бы пиджак и бросился в море, чтобы арестовать меня. Потихоньку гребя в воде, я отплыл от пляжа, добрался до скал и, выйдя на берег, бросился наутек, а все за мной. Я укрылся в зарослях тамариска и олеандра, которые растут вдоль набережной, и там дождался ночи. Под покровом сумерек добрался до города, где в газетах прочитал обширные репортажи о моем приключении, под заголовками вроде: «Ливорнийскому побережью угрожает банда опасных преступников, специализирующихся на похищении спасательных кругов»; или «Умопомрачительные подвиги бандита: похитив спасательный круг, он бежал вплавь»; или вот еще: «Появление дерзкого похитителя спасательных кругов сеет панику и отчаяние на наших приветливых пляжах». За мою поимку была назначена большая награда. И тогда я, после осквернения прибрежных рощ, решил перейти на нелегальное существование. Я приобрел справочник «Как стать разбойником за пятнадцать дней» и выучил его наизусть. Так я стал бандитом. Вот как сила обстоятельств может превратить приличного человека в гнуснейшего преступника. С тех пор я только и делал, что совершал преступления, и люди начали беспощадно на меня охотиться.
Все были потрясены рассказом Джеппи. Он покачал головой, как будто отгоняя тягостные воспоминания.
— Теперь, — сказал он, — я стар и устал, господа, и мне страшно надоела эта жизнь, все время в лесах, все время настороже, все время кражи и преступления. — Внезапно он замолчал. — Идти с вами дальше было бы для меня небезопасно. Я возвращаюсь. Прощайте.
Он учтиво попрощался
— Зачем, — спросил он, — ты бандит?
— Что за вопрос! — ответил тот. — Все как-то крутятся, чтобы заработать на жизнь.
— Ничего себе оправдание! — сказал Баттиста.
Старый доктор одернул его:
— Надо уважать, — сказал он, — чужие мнения.
Но Баттиста честно протянул руку бандиту.
— Джеппи, — сказал он, глядя ему прямо в лицо, — иди работать. Искупи свою вину.
Бандит с изумлением уставился на него.
— Почему ты не работаешь? — настаивал на своем Баттиста.
— Я скажу, — ответил зверь в человеческом облике, — я никогда об этом не думал. Но теперь, когда вы мне об этом сказали, я буду думать только об этом. Я сразу же найду себе работу…
— Молодец, Джеппи! — воскликнул молодой человек, хлопая его по плечу. — Верни себе доброе имя. Как знать, может, когда-нибудь я встречу тебя, порядочного гражданина, образцового семьянина, честного и неподкупного служащего.
Странности судьбы! Баттиста говорил правду, даже не подозревая об этом, как мы и увидим в продолжение этой истории.
Бандит удалился, прыгая со скалы на скалу, как горный козел. Наши друзья смотрели вслед этому скорее несчастному, чем виновному человеку, и, когда тот скрылся из виду, продолжили путь.
Равнина, окрестные горы и дорога были покрыты тонким слоем недавно выпавшего снега. В совершенно ясном небе серп луны склонялся к закату. Хотя еще стояла ночь, все было залито невероятным светом. Было настолько светло, что Баттиста в какой-то момент показал своим товарищам две далекие тени.
— Эти собаки, — сказал он, — которые до сих пор бродят. Неужели они не боятся волков?
— По-видимому, нет, — ответил доктор.
Они ускорили шаг, в тишине. Внезапно, когда две тени приблизились, доктор резко остановился.
— Какие там собаки! — сказал он. — Это волки.
То были два волка, которые по нюху уже обнаружили присутствие человека.
Что делать? Удирать значило наверняка подвергнуться преследованию зверей. Спрятаться? Но где? Трое путников поискали глазами укрытие и заметили невдалеке полуразрушенный домик без крыши. Они добежали до него и, цепляясь за камни, добрались до верхнего края стены, где притаились в надежде, что волки уйдут. Но волки, возбужденные запахом несчастных, быстро приближались прямиком по снежной равнине. Уже несколько метров отделяло их от разрушенной стены. С подъятыми от ужаса волосами, с замирающим дыханием в безумном стремлении не дать себя обнаружить, трое спутников, совершенно безоружные, увидели, как звери подошли к основанию стены, стали ее обнюхивать, махая хвостами, задирая головы, и уставив на них четыре горящих глаза.
Похолодев от ужаса, наши друзья увидели, как волки начали взбираться по стене. И вознесли последнюю молитву господу.
Вдруг, к своему огромному изумлению, они услышали тонюсенький голосок — как писк комара, — который запел веселую песенку, из тех, что когда-то пели с эстрады:
— Есть у меня один недуг,
Все забываю непременно,
Забывчив я до адских мук,
А в остальном живу отменно;
Не помню, где платить налоги,
Про почту и поставщиков,
Ростовщиков и кредиторов,
Портных, врачей, инспекторов;
Не помню про счета к оплате,
Про пошлины за много лет,
Про комаров, клопов, мух рати,
Про все приятное и нет,
А вечером как счастлив я,
Забыв, что у меня семья!
X
В доме госпожи Бьянки Марии нарастала суматоха. Больной чуть-чуть полегчало, но ни тетя Джудитта, ни Гастон д’Аланкур не знали, что предпринять: сделать ли ей укол, поставить ли горчичник, применить массаж, или дать что-нибудь попить. Они с тревогой ожидали доктора, время от времени выглядывая в окна. Эдельвейс запаздывала с возвращением, и это увеличивало волнение тети Джудитты, которая опасалась, как бы не произошло какого-нибудь несчастья. Уже наступило утро, а девушка все не возвращалась. Уж не говорю о том, что оставалась нераскрытой тайна судьбы мужа госпожи Бьянки Марии, который должен был находиться в пути уже несколько дней. Но вот наконец на лестнице послышалось торопливое шарканье шагов, и вскоре в дом входили Эдельвейс, Баттиста и старый доктор.
Что же произошло с минуты, когда мы оставили наших друзей? Читатели, наверное, уже догадались сами: дон Танкреди, отличавшийся завидным присутствием духа и определенным музыкальным дарованием, стал петь, зная, что на волков действуют две вещи: огонь и музыка.
Волки в растерянности остановились у основания стены: их очаровало пение этого неисправимого донжуана. Увидев, как благотворно действует музыка, Баттиста и доктор стали подпевать:
Не помню, кто такой аптекарь,