В Августовских лесах
Шрифт:
– А донесение кто понесет? Сам начальник? Не задерживайся, быстро, понимаешь? Телефон не работает.
– Понимаю... Но в комендатуру, я думаю, уже не пробраться.
– Должен пробраться. Понятно?
– Да, все ясно, товарищ лейтенант...
– Надо быстро доставить донесение!
– Будет исполнено! Разрешите отправиться?
– Подожди...
– Усов пожевал запекшимися губами, вдавил пяткой песок на дне окопа, потом отломил от обшивки тоненькую щепочку и, покусывая ее, добавил: - В случае чего донесение прочти, запомни и уничтожь. Иди берегом канала, дальше через
– Взяв Бражникова за голову, Усов притянул его к себе, поцеловал и сказал хрипловато: - Выздоравливай, герой... Все! Отправляйся!
Но Бражников не уходил. С большими, вздутыми от бинтов, опущенными вниз руками, по-ребячьи моргая глазами, он смотрел куда-то в сторону.
– Ну чего стоишь? Может быть, встретишь жену мою, Шуру, кланяйся. Теперь ступай. Пару гранат захвати с собой.
– Значит, мне надо идти?
– не меняя положения, спросил Бражников.
– Надо, - проговорил Усов и, не оборачиваясь, добавил: - Пойдешь мимо конюшни, коней на волю выпусти, пускай тоже уходят...
– Не добавив больше ни слова, Усов пошел по траншее и остановился там, где лежала его снайперская винтовка.
Бражников, как-то странно, не двигая опущенными руками, пошел в другую сторону и скрылся за поворотом траншеи. Когда он спустился к каналу, позади него все загрохотало и загудело, и вновь вместе с пулеметной дробью затряслась земля, забилась, будто в судороге. Оглянувшись, он увидел, как взлетела на воздух расщепленная взрывом снаряда дверь, укрывавшая станковый пулемет. И Бражников понял, что на заставе скоро наступит тишина. Не слышно было пулеметов во второй траншее. В первой раздавались отдельные винтовочные выстрелы. Заметил Бражников и то, как обходили заставу и били снарядами серые тяжелые танки...
Из первой траншеи к Усову пришел заместитель политрука Стебайлов. Он молча показал рукой на ползущий ко второй траншее фашистский танк. Взяв чей-то карабин, сделал по танку несколько выстрелов и упал на дно траншеи.
Начальник заставы остался один. Он продолжал стрелять из снайперской винтовки по бегущей за танками немецкой пехоте. Но вот кончились патроны. Он пододвинул ногой нераспечатанную цинковую коробку с патронами. Наклонившись, яростно отодрал от нее свинцовую ленту, разорвал картон на пачке. Зарядив винтовку, выбирая подбегающих фашистов, выстрелами валил их на землю. Снова кончилась обойма. Прижавшись спиной к стенке окопа, он вставил запал в ручную гранату и положил ее себе под ноги. Потом перезарядил винтовку, несколько раз выстрелил, стал загонять новый патрон, но уже дослать его в патронник не успел. Сраженный разрывом мины, он упал на спину. Разорвавшийся рядом снаряд обвалил край окопа и засыпал начальника пограничной заставы вместе с его оружием.
Так со снайперской винтовкой "А-С 450" в руках нашли его тело одиннадцать лет спустя...
Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я
____________________________________________
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Оля протянула руку, чтобы сорвать усатый колосок, но вскрикнула от режущей боли в ноге и разбудила Александру Григорьевну.
Чубаров, подняв голову, попросил пить. Выяснилось, что у него не только разбита коленная
– Плохо вам, милые... Что же мне такое сделать? Все стреляют и стреляют, - завязывая на голове косынку, проговорила Александра Григорьевна.
– Положи, Оленька, головку ко мне на колени... Что-нибудь придумаем, может быть, воды немного найдем.
– Спасибо, тетя Шура. Ой как жарко, хоть бы маленечко водички. Где же мама? Где же мамочка?
– Оля сорвала ржаной колосок, размяла его на ладони и стала грызть.
Глаза девочки испуганно, с печальным выжиданием смотрели по сторонам. Побледневшее ее лицо было испачкано землей.
Выстрелы иногда раздавались совсем близко, по полю раскатывались резкие длинные пулеметные очереди. Плечи Оли вздрагивали. Александре Григорьевне тяжело и больно было на нее смотреть. Она положила на лоб девочки руку и почувствовала, как ладонь обожгло сухим жаром.
– Что же мы будем делать, как думаешь, товарищ Чубаров? Ты человек военный, - посматривая на раненого пограничника, сказала Шура, надеясь, что он придумает и подскажет какое-нибудь решение.
– Что делать?
– Чубаров, приподняв голову, подтянул за ремень винтовку дулом под мышку, вытер рукавом обильно катившийся по лицу пот. Что делать?
– повторил он.
– Дождемся вечера, а там пойдем дальше, будем искать наших. Они должны быть близко, стреляют же...
– А идти сможешь?
– Идти не смогу. Буду как-нибудь передвигаться ползком...
– Так далеко не уйдем, - со вздохом проговорила Александра Григорьевна.
У нее было такое состояние, как будто она куда-то бесконечно долго, без передышки бежала, потом присела отдохнуть, но встать не было сил.
– Нам бы только до леса добраться, хоть в тени где-нибудь полежать... Может, там и воды найдем. Страшно хочется пить! В лесу, надо полагать, наша пехота залегла, ночью в наступление пойдет. И танки, наверное, подтянули. Вышвырнем гада обратно за границу...
Шура тоже была уверена, что фашистов быстро прогонят.
За ржаным полем послышался перекатывающийся по земле гул. Он все нарастал и приближался.
– Александра Григорьевна, - проговорил Чубаров, - вы не сможете пройти к дороге? Ну, стало быть, как будто бы в разведку. Там вроде кто-то двигается. Я бы и сам, конечно... но уж больно долго мне придется ползти.
Он приподнялся и сел, вытянув неподвижную, неуклюже забинтованную ногу.
– Боюсь я очень, - откровенно призналась Шура.
В душе она понимала, что надо что-то предпринимать, и, как единственный здоровый человек, чувствовала на себе ответственность за судьбу и Чубарова и Оли. Но ей казалось, что, как только она отойдет немного в сторону, ее непременно заметят и сразу начнут обстреливать.
– Вы далеко не ходите, - наставлял Чубаров.
– Выйдите на межу и наблюдайте, что там делается. На заставу взгляните, как там наши... Утихло вроде...
Мягко ступая домашними тапочками, в которых она выбежала из квартиры, и осторожно раздвигая спутанные стебли ржи, Шура пошла в ту сторону, где, по мнению Чубарова, должны быть межа и дорога, ведущая по направлению к заставе.