В Августовских лесах
Шрифт:
Партизаны возвращались в лагерь с победой. Она окрылила их: люди радовались хорошему началу. Впереди были новые бои, и партизаны думали о них с твердой верой в свои силы, которые будут расти и крепнуть. Как реки возникают из ручейков, так из отдельных, пусть еще небольших по численности, отрядов под руководством партии возникнет мощное партизанское движение. В это глубоко верили сейчас партизаны, испытывая счастье своей первой победы.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
После того как Оля побывала на пограничной заставе, а потом увидела дядю Костю, ее охватила невыносимая тоска по родителям.
Михальский не забыл последней встречи на заставе и потребовал отправить Олю в интернат для детей, потерявших родителей. Олю ожидала страшная судьба тех советских детей, которые попали в лапы фашистских захватчиков. Впоследствии многие из них очутились во власти англичан и американцев, отказавшихся вернуть наших ребят на родину.
Оля узнала об интернате после того, как Франчишку Игнатьевну вызвал Юзеф Михальский.
– Куда же они меня заберут, тетя Франчишка?
– прижимаясь к ней своим маленьким худым телом, спросила Оля.
– Кабы я знала, детка моя! Кабы я знала!
У этой сильной, с благородным сердцем женщины опускались руки. Она успела привязаться к девочке, полюбить ее. Расстаться с ней для Франчишки Игнатьевны было тяжким испытанием. У нее оставалась последняя надежда на Ганну. Та могла попросить защиты у Сукальского. Не теряя ни минуты, она пошла к Ганне. Ганна обещала поговорить с Сукальским.
Сукальский теперь появлялся у Седлецких редко. Ганна скрепя сердце направилась к Михальским. В саду она неожиданно встретилась с Владиславом.
С момента выхода Галины замуж Владислав избегал встречи с Седлецкими и как будто забыл об их существовании. Сейчас он работал в волости каким-то начальником и все время разъезжал с Сукальским по селам.
Ганна как ни в чем не бывало поздоровалась с Владиславом. С ним она никогда не ссорилась, и в детстве они даже дружили и вместе учились в Белостоке.
– Ты совсем, Владис, загордился! Смотри, какая на тебе красивая форма, - шутливо проговорила Ганца.
На молодом Михальском был надет мундир полицая.
– Нет, Ганночка, пока мне нечем еще гордиться. А вас я помню, и Галину помню, такое скоро не забывается. Это вы меня забыли, - стараясь быть дружелюбным и приветливым, ответил Владислав.
– На вас вот пан Сукальский обижается...
Ганна вспыхнула и нахмурилась. Ей было трудно с ним говорить, лукавить она не могла. Несмотря на внутреннюю неприязнь, она переборола себя и все же решила испытать, не поможет ли в ее деле Владислав. Помолчав, она рассказала ему, зачем пришла.
– Ничего не могу сделать. Да и нельзя мне вмешиваться. Девочка должна быть отправлена. Не советую вам хлопотать. Есть приказ рейхскомиссара, сухо заявил Владислав.
Увидев Ганну в окно, Сукальский вышел в сад и вмешался в разговор.
– Знаете, пани Седлецкая, я вас очень уважаю, и меня удивляет, что вы вмешиваетесь в это дело. Приказа рейхскомиссара не может отменить никто.
– Да это же ребенок, поймите! Мы все любим девочку. Пусть она останется у Франчишки Игнатьевны. Зачем ее куда-то отправлять?
– Вы понимаете, что девочка не хочет ехать! Тетя Франчишка заботится о ней, как о родной дочери. Да и мы не позволим ей ехать...
– Имперское правительство тоже заботится о детях, потерявших родителей. Оно создает специальные учреждения, где малыши могут получить нормальное воспитание и образование, - нравоучительно произнес Сукальский.
– Какое воспитание?
– еле сдерживая раздражение, спросила Ганна. Ее возмущал лицемерный тон этого бывшего монаха.
– Чему их там будут учить?
– Там есть своя программа... Прежде всего их научат уважать новый порядок...
– Эта девочка, пан Сукальский, не германской, а славянской крови... Ее ждет там участь рабыни, невольницы... Вы ведь, кажется, тоже славянской крови? А впрочем, бог знает, какой вы крови! Не хотите мне помочь?.. Ну, так знайте: девочку мы не отдадим!
Ганна с презрением посмотрела на Сукальского и Владислава и, не оборачиваясь, быстрыми шагами пошла домой.
Обо всем этом она рассказала Франчишке Игнатьевне.
Оля лежала в постели, перекатывая головку по подушке, тихонько стонала. Плакать она уже не могла.
Франчишка Игнатьевна, перебирая рукой волосы девочки, почувствовала пальцами что-то жесткое и только сейчас увидела болячки на голове. У Оли началась экзема.
– Боже мой, что же это делается! Как же я не доглядела!
– качала своей седеющей головой Франчишка Игнатьевна.
Надо было срочно принимать какие-то меры. Укрыв Олю одеялом, она побежала к Ганне. После выхода замуж Галины Франчишка Игнатьевна перенесла свою большую, сердечную любовь на Ганну. Не было дня, чтобы она не встретилась с ней и не поговорила.
В доме Седлецких она застала удивительную и грустную картину. Положив голову на край стола, навзрыд плакала Стася. Шевеля большими руками, растрепанный, но все же радостный, стоял спиной к печке вислоусый Олесь. Посредине комнаты, с желтым, похудевшим лицом, с босыми загорелыми ногами, сидела на стуле Галина и печально улыбалась своими карими глазами.
Ганна обнимала ее, поправляя на округленном животе сестры серое измятое, заношенное платье.
– Галиночка!
– всплеснула руками Франчишка Игнатьевна.
– Она самая!
– ответила Галина, продолжая улыбаться.
– Ты тоже видела моего Костю, тетя Франчишка?
Франчишка Игнатьевна кивнула головой и выжидательно посмотрела сначала на Стасю, потом на Олеся.
– Вот ты его видела, а я нет... Расскажи, какой он стал. А то я спрашиваю, спрашиваю...
– голос Галины дрожал и переходил то на высокие, то на низкие ноты.
– Спрашиваю, а они мало рассказывают, ни то ни се... Только бранят меня... Ну, расскажи, какой стал Костя... Бородатый? Борода, наверно, черная, как у цыгана? Ой же, Костя ты мой, бородатый!..
– Галине и радостно было, что Костя жив и здоров, и печально, что не застала его, не увидела. Ей хотелось, чтобы сейчас все говорили и думали только о нем.