В Августовских лесах
Шрифт:
Оля выронила блеснувший на солнце серп, тихо, замирающим голосом, по-взрослому сказала:
– Узнаю, мама!
И, сильней еще раз выкрикнув это слово, протянув руки, прижалась к матери, и они обе как подкошенные опустились на землю.
Потом сидели на берегу канала, и Клавдия Федоровна с жадностью истосковавшейся матери целовала трепетавшую у нее на руках девочку и не верила, что наконец она ее нашла. Клавдии Федоровне казалось, что она уходила куда-то во тьму бесконечно длинной и тяжелой ночи, когда невозможно заснуть, а только можно думать, страдать, ждать весточку от мужа, от этой маленькой девочки, о судьбе которой она ничего не знала более трех лет. Надо было обо всем думать,
– Оленька, деточка, расскажи, как ты жила, а то все я говорю, говорю. Тяжко мне было, Олюшка!.. Ой как тяжко!
– Я ж знаю, мама...
– Оля положила голову к ней на колени, поглаживая жесткие руки матери, продолжала: - Когда у меня немножко зажила нога, погнала я гусей пасти, и захотелось мне домой - на заставу, ой как захотелось, мама!
– И ты пошла?
– наклонившись к ней, спросила Клавдия Федоровна.
– Да, мама. В нашей квартире на полу пуговичка лежала, папина пуговичка... Помнишь, которую, думали, Славка проглотил?
– Ну, а как папа?
– вырвалось у Клавдии Федоровны, и она сама испугалась этого вопроса.
– Папа? Папа в окопе сидел... Я его видела, узнала, как же я могла не узнать папу? Голова большая, остриженная, а на фуражку комочек земли скатился.
– Ничего, Оленька, этого не было, ты фантазируешь, - стараясь быть спокойной, проговорила Клавдия Федоровна. Но Оля чувствовала, как у матери, точно в ознобе, тряслись колени.
– Нет, мамочка, я видела сама. Потом еще ходила, а там уже стоял маленький крестик... Мы туда, мамочка, сходим.
– Сходим, доченька, - тихо проговорила Клавдия Федоровна.
Вечером они вместе с генералом Рубцовым, с большим и маленьким Костей стояли на высоте, где была пограничная застава.
На западе за темной тучей спрятался и погас последний луч солнца. Блеснула молния, раскатисто загремел гром.
– За Августовскими лесами гроза продолжается. Но завтра будет хороший день, - сказал генерал Рубцов и крепко надвинул на лоб фуражку с малиновым околышем.
...Через три с лишним года Клавдия Федоровна вновь увидела, как во дворе заставы выстроились пограничники. Только люди, за исключением Павлова, были другие. Но они были так же строги и мужественны, как и их предшественники, навечно оставшиеся на своей родной заставе.
Новому поколению воинов пришлось пройти тяжелый тысячекилометровый путь, чтобы встать на охрану прежних государственных рубежей. Они прошли от стен Москвы, через руины Сталинграда, Киева, Харькова, Минска, твердой рукой били врага, освобождая свою землю, и первыми встали на пограничный пост.
– Застава, смирно!
– скомандовал Павлов и, подойдя к генералу, отдал рапорт.
– Товарищи пограничники!
– остановившись перед строем, проговорил Рубцов.
– Здесь, на этой заставе, двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года ваши братья по оружию приняли первый удар фашистских захватчиков. Здесь в неравном бою пали геройской смертью начальник заставы лейтенант Виктор Усов, политрук Александр Шарипов, заместитель политрука Стебайлов, солдаты Башарин, Кабанов и другие... Золотыми буквами напишет Родина их имена на гранитном памятнике. И каждый день, уходя на охрану государственных границ, многие поколения пограничников будут останавливаться перед ярко горящей звездой. В минутном молчании отдадут они воинскую честь славным героям и еще бдительнее станут охранять мирный труд нашего народа, наше коммунистическое
Когда генерал закончил короткую речь, наступила торжественная тишина. Слышно было, как весело взмахивая крыльями, скрипел электрический ветряк. Потом от правого фланга строя отделился наряд пограничников и, отойдя на несколько шагов, остановился. Раздалась негромкая, но отчетливая и строгая команда: "Заряжай!" Защелкали затворы, еще быстрее закрутился пропеллер ветряка, словно измеряя плотность и чистоту воздуха. А воздух был еще не совсем чистый, пахло пеплом и гарью войны, которая, все отдаляясь, уходила далеко на запад, оставляя за собой страшные следы горя, вселяя в сердца людей великую радость скорой победы.
ОТ АВТОРА
27 июля 1952 года офицерский состав пограничного отряда собрался в кабинете начальника. Здесь же были члены комиссии по раскопкам траншей бывшей Юзехватовской заставы.
Касаясь дрожащими пальцами края стола, покрытого зеленым сукном, перед нами стояла молодая мать двух детей, Ольга Александровна Шарипова, бесценный свидетель героической эпопеи, которая свершилась в страшный день 22 июня 1941 года. Более двух часов мы слушали ее тихий, временами горький и скорбный рассказ о том, как с оглушительным треском рвались снаряды и мины, как плакал и звал маму братишка Славик, как из-за Августовского канала доносился истошный галдеж на чужом языке, как ржали в конюшне кони, как, пригибаясь, сновали по траншее пограничники с тяжелыми ящиками патронов. Потом Оля с женой начальника заставы Шурой бежали по полю, густая, высокая рожь путалась в ногах, мешала движению. Свистели пули, а одна ударила Оле в ногу. Стало больно, потекла кровь. Очень хотелось пить. Потом приполз к ним повар Чубаров. Он истекал кровью. Ему начальник заставы приказал доставить в комендатуру секретные бумаги. Доставлять было некуда. Документы они разорвали на мелкие кусочки и закопали в землю.
На третий день их нашла во ржи жительница села Вулько-Гусарского ныне село Усово - Франчишка Игнатьевна Августинович и увела к себе домой. А впоследствии, чтобы не дать фашистам увезти девочку в Германию, Осип Петрович и Франчишка Игнатьевна Августиновичи удочерили Олю, записав ее на свою фамилию. Рассказала Ольга Александровна, как еще тогда, в сорок первом, она украдкой ходила на заставу. Вошла в опустошенную, разграбленную фашистами свою квартиру, подобрала пуговицу от отцовской гимнастерки. Видела в окопе пограничника в зеленой фуражке в сидячем положении, полузасыпанного землей... Ходила второй раз, но там на месте, где была траншея, стоял только деревянный, из двух палочек, крест.
И поныне о трагедии, разыгравшейся здесь, напоминают отметины пуль и осколков на поблекших от времени кирпичах старой конюшни, где когда-то стоял боевой конь лейтенанта Усова. Почти исчезла под новыми, свежими посадками главная траншея, исковерканная в тот последний, тяжкий час гусеницами немецких танков. Но память о подвиге жива, она не может исчезнуть...
В кабинете сидели и молодые и пожилые офицеры, прошедшие с боями от границы до последних рубежей под Москвой, затем от Москвы до Берлина. Они хмуро клонили тронутые сединой головы, опускали неестественно блестевшие глаза.
От слов Ольги Александровны в кабинете накалялась тишина. Перед мысленным взором каждого вставали герои, которые до этого были безымянными.
На другой день были продолжены раскопки бывшей Юзехватовской заставы, с тем чтобы извлечь останки солдат и офицеров, павших в первые дни Великой Отечественной войны. О результатах раскопок и опросов местных жителей, свидетельствующих о беспримерном подвиге начальника заставы лейтенанта Виктора Усова, политрука Александра Шарипова, многих солдат и сержантов, был составлен акт.