В балканских ущельях
Шрифт:
Я с интересом смотрел на лицо Халефа, которое менялось буквально с каждой секундой. Он очень боялся, что я все же заплачу. И раздраженно сказал:
— Сиди, ты знаешь Коран и все его закоулки. Почему ты выступаешь против этого мудрого учения? Ведь ты же знаешь, что нельзя отводить руку дающего. Подаяние — это дар Аллаха; тот же, кто отвергает дар, обижает Аллаха. Я надеюсь, что ты уймешь свое сердце и окажешь честь Пророку. Не стоит спорить о пиастрах, которые никому не нужны.
Это было подано с таким напором, будто речь шла о жизни и
Затем мы выехали на дорогу в Остромджу (я уже говорил, что это на самом деле вовсе не дорога). Проехав по ней всего ничего, я спросил хозяина:
— Эта так называемая дорога — единственная, которая ведет к Остромдже?
— Это самый прямой путь. Есть и другие, но по ним дольше ехать.
— Давай поищем именно такую. Нам она больше подойдет.
— Почему?
— Потому, что утром, когда оба парня очухаются…
— Утром? — перебил он меня.
— Именно так. Они пробудут у тебя именно столько, потому как не надо платить. Они не ждут тебя завтра обратно, поскольку ты будешь пить по поводу своего дня рождения.
— Вот негодяи! Я огорошу их тем, что сообщу, что у меня вовсе не день рождения!
— Не надо этого делать.
— Отчего же?
— Оттого, что не в твоих интересах, чтобы те оказались завтра к обеду в Остромдже. Ты поймешь это потом. Если они поедут за нами, то заметят, что мы все же направляемся в Остромджу, а не в Дойран. Это свело бы на нет все наши планы.
— Хорошо. Если ты так хочешь, скачем другим путем. Вот здесь дорога сворачивает налево и идет полями и лугами. По ней мы выберемся на другую дорогу, ведущую в Кустурлу. Та нас никто не знает.
И мы свернули в сторону. Дороги как таковой здесь не было. Просто сухая земля, по которой ходили и ездили люди, вот и все. Справа и слева тянулись табачные плантации, встречались отдельные участки хлопчатника. Потом снова шла неухоженная земля и наконец лес, через который мы скакали, можно сказать, напролом.
До сих пор мы молчали, но хозяин больше не мог сдерживать своего любопытства.
— Ты слышал, как я разговаривал с этими любителями ракии?
— Все, до единого слова.
— Все вопросы и ответы?
— Ничего не пропустил мимо уха.
— И как тебе?
— Ты прекрасно выполнил поручение. Очень тебе признателен.
— Это меня радует. Мне сложно было выполнить это как надо.
— Знаю и потому восторгаюсь тобой вдвойне. Ты доказал, что ты прилежный обманщик.
— Господин, я весьма рад, ибо похвала из твоих уст для меня ценнее, чем чья-либо еще.
— Как так?
— Потому что ты ученый, который знает обо всем — от солнца до корней в траве. Ты знаком с королями и царями, которые ценят тебя, и путешествуешь под защитой падишаха, с которым ел из одной тарелки.
— Кто это сказал?
— Человек, который знает это точно.
Я тут же
То, как хозяин ответил на мой вопрос, доказало мне, что Халеф запретил ему называть его.
— Кто же это такой, кто говорит то, о чем не имеет ни малейшего представления? — спросил я нарочито громко.
— Я не могу его назвать.
— Хорошо. Тогда я назову его имя. Он-то сам сказал тебе его?
— Да, эфенди.
— Оно очень длинное. Маленького негодника зовут вроде бы хаджи Халеф Омар… Продолжить?
— Господин, не надо!
— И все же, как?
— Я же обещал ему…
— Ладно, можешь держать свое слово. Только скажи — да или нет? Это был хаджи?
Он попытался уклониться от ответа, но под моим строгим взглядом признался:
— Да, это он сказал.
— Но тогда я заявляю тебе: он отъявленный лжец.
— Господин, ты говоришь это из скромности.
— Нет, это не так. Я вовсе не скромный, это видно хотя бы по тому, что я съел твой прекрасный омлет, не заплатив…
— Господин, умоляю тебя…
— Нет уж, я закончу и исправлю некоторые ошибки этого пресловутого хаджи Халефа Омара. Он все наврал. Я видел падишаха, но не ел с ним из одной посуды. Я знаю царей и королей, но только по именам, правда, видел одного-другого, но они меня не почитают, даже не ведают моего имени, более того, они вообще не подозревают о моем наличии.
Он смотрел на меня с таким выражением лица, что я понял: выдумкам малыша он верит больше, чем моим словам.
— А что касается моей учености, — продолжал я, — то она не так уж и велика. Как я могу знать все от Солнца до корней? Ну ладно, корни мне знакомы, а вот о Солнце я не знаю ничего, только разве то, что Земля вокруг него вращается. Как далеко оно от нас, каковы размеры, диаметр, вес, длина окружности…
— Машалла! Машалла! — громко закричал мужчина, пугливо посматривая на меня и подзывая лошадь.
— Ты что кричишь? — спросил я.
— Ты все это знаешь?
— Да.
— И как же далеко от нас Солнце?
— Около двадцати миллионов миль.
— И мы вокруг вертимся?
— Естественно.
— И вес знаешь?
— Очень приблизительно. Могу ошибиться на миллион центнеров.
На его лице отобразился ужас. Он даже лошадь остановил.
— Господин, я однажды был в Стамбуле и разговаривал с одним ученым дервишем, а тот в свою очередь беседовал с иностранными мудрецами. Он клялся мне Пророком и его бородой, что солнце и звезды не так мелки, как кажется, а намного больше Земли. Они кажутся такими маленькими, потому как далеки от нас. Я тогда страшно испугался. А ты, выходит, даже знаешь это расстояние. И Луну знаешь?