В бегах. Цена свободы
Шрифт:
— А ты думал! Не санаторий, отдельных покоев нет. Полюбуются твоей задницей, подумаешь. — Я откровенно дурачился над ним, а он верил и слушал меня с разинутым ртом.
— Не-ет, я так не могу, — протянул Пузик спустя некоторое время.
— Боишься или стесняешься? Ты ж еще не старый, брось!
— Да как-то неловко при всех, вряд ли что и получится, — скривил он губы.
— Получится, подымут. Одну будешь пилить, а другие между собой сосаться начнут. Им не привыкать. Ну может, и тебя кто еще уважит, не без этого. Тряхнешь стариной. Или ты никогда не спал с тремя? — спросил я ехидно.
—
— Да ладно, не плети, — оборвал я бесцеремонно. — Поллимона скрал, а с бабами не дурачился? Да ты, поди, во всех злачных местах Питера побывал и перетрахал сотни. Ты че тут овцой прикидываешься, Пузик? Знаем мы ваш секс, знаем… Будешь прикидываться, посажу на тазик… — шутя пригрозил я. — Проверю на «дно», на цельность твою.
Он покраснел и отмахнулся, не желая продолжать щекотливый разговор.
Переодевшись, я чирканул Графу несколько слов и мигом отправил малявку через «кабур». Написал, что ровно в восемь двадцать вечера я начинаю тарабанить в дверь, если появится еще один мент. Если нет — просил, чтобы они начали в это же время. Он согласился, ответил, что мент действительно пока один. Камера Графа была ближе к дежурке, им там было легче прослушать коридор. Время приближалось к восьми; я полез в матрац и достал из него «ствол» и глушитель. Стоя спиной к двери, так, чтобы мои руки не было видно в «волчок», я проверял оружие, одновременно следя и за реакцией Пузика. Бедолага не сводил с меня глаз и не решался сказать хоть слово. Не знаю, о ком он больше думал, обо мне или о себе, о том, что произойдет или должно произойти, но вид его был вконец жалким и растерянным. Возможно, он подумал, что я сумасшедший. Но деваться ему было некуда. Сейчас он будет тихим, как мышь, вкрадчивым и осторожным, как кот. Недолго думая, я медленно повел «стволом» и наставил дуло прямо на него.
— Всего один хлопок, и тебя больше нет, Пузик, — проговорил я вполголоса, как заклинатель. — Ну что, нажать или не надо? — спросил я уже помягче, но все равно достаточно серьезно.
— Да ты что, Коля! — прошептал он. — Не шути, не надо. Аж мурашки пошли, честное слово. — Он поежился и встал с койки, отошел чуть в сторону, так чтобы дуло «ствола» смотрело не на него.
— А кто сказал, что я шучу, дорогой? Это ты думаешь, что я шучу, а я вовсе не шучу.
— Но… зачем?! — воскликнул он. — Я — маленький человек, я никуда не лезу. Я…
— Слушай внимательно. Молчи, — оборвал его я. — Сейчас я свяжу тебя простынями и заткну рот. Будешь лежать тихо, накрытый, с понтом спишь. Понял или повторить? — жестко спросил я.
— Понял. Буду лежать, да.
— Это все для твоей же пользы, не для моей. Когда я свалю отсюда, а я собрался не к бабам, а чуток подальше, менты спросят, почему ты молчал, не позвал вертухая. Секешь? Если я не свяжу тебя и не заткну тебе рот, они выбьют из тебя дух и печенки. Мало не покажется. Поэтому делай то, что я скажу, и молчи. Если выкинешь какой-нибудь фортель раньше времени, пристрелю как собаку, обещаю.
— Нет, нет, будь спокоен. Фу! — Пузик покорно потряс головой. Он стоял, не зная, что ему делать дальше.
— Сядь, не стой. Я немного послушаю. — Я снова прислонился к «кормушке» и стал слушать. Чертовщина! Из дежурки — я не мог ошибиться — явно слышались голоса.
Я приказал Пузику лечь, а сам принялся за простыни.
— Сперва руки, затем ноги. Кляп воткну позже.
— Ты убьешь его, Коля? — спросил едва живой Пузик. Его уже трясло.
— Не знаю, как получится. Их уже двое, — ответил я. — Сожми ноги вместе. Так. — Я обматывал полосами простыни его ноги, а сам посматривал на дверь. — Не бойся, скажешь, как было, и все. Ничего не выдумывай на свою голову, — предупредил я его.
— Все равно страшно. Господи! Лучше бы я сидел в общей камере и не лез сюда, — запричитал он. — Думал, тут легче, спокойнее.
— Молчи, не трепли мне нервы. — Я закончил дело и подергал Пузика за руки. Затем накрыл одеялом до самой головы и, чуть отойдя, глянул сбоку. — Слушай меня внимательно. Сейчас я подтяну мента и скажу ему, что ты вроде как окочурился. Понял? Смотри не шевелись и не дыши особо, лежи тихо, как покойник. Предупреждаю еще раз: получится сбой, дашь маху или замычишь — первая пуля — твоя. Все. — Я сунул ему в рот небольшой кляп и направился к двери.
— Начальник! Старшой! — что есть мочи забарабанил я в дверь. — Эй, командир, подойди-ка к пятой, сюда! — Дверь сотрясалась от моих ударов, голос летел по коридору и отдавал эхом. Постучав некоторое время, я прислушался.
Из дежурки кто-то вышел, но не пошел по коридору.
— Кто там стучит? Чего надо?
— Пятая. Подойди сюда, говорю. Сейчас увидишь!..
Шаги стали приближаться и вскоре замерли возле нашей двери.
— Ну что тут еще? — спросил мент, отодвинув «волчок». — Че за дела, а?
— Не «что», а «кто», — поправил его я и отошел в сторону, давая ему возможность обозреть камеру как следует.
— Он, кажется, готов, окочурился, сердечник этот, — пояснил я менту и указал пальцем на лежавшего сокамерника. — Выносить надо, вот что.
— Да ладно, не гони, — не поверил мент мне на слово. — Что, серьезно умер?
— А чего мне гнать-то? Я думал, спит себе, толкнул, а он готов. Канитель тебе теперь… Смотри сам, я предупредил. Может, еще не умер, кто знает. — Я замолчал и отошел в глубь камеры.
Мент забряцал ключами и сперва открыл кормушку.
— Эй, ты, — обратился он к Пузику. — Слышь, что ли? — Тот молчал и не шевелился. — Мать твою! Ну-ка толкни его как следует, толкни, — попросил он меня, не особо надеясь на чудо.
— Да толкал уже, толкал! Ты че, в натуре? Иди и толкай, делать мне больше не хера, — огрызнулся Я; но все же несколько раз тряхнул Пузика за плечо. — Готовый уже, все. Ну-ка гляну на ноги. — Я чуть отодвинул одеяло и посмотрел на ноги. — Хер его знает, вроде не синие… Я не разбираюсь, короче.
— Вася! — крикнул мент очень громко, и вскоре у двери возник второй.
— Что случилось? — спросил он, пригибаясь к «кормушке».
— Да вроде умер один, сердце, — пояснил первый мент и стал откоцывать камеру.