В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»
Шрифт:
Далее, к сожалению, благодушные эти рассуждения Димки Соколова были прерваны довольно жестоко и на самом интересном месте.
Впрочем, даже в тяжёлую минуту Горелов оказался на высоте!
Как сообщают худую весть командиру? Сперва насупленно смотрят тебе в глаза, потом вздыхают, потом говорят примерно так:
«Глухо дело, Димыч. Невезуха на хвост упала…»
И так далее и тому подобное в том же духе — пока не надоест. Горелов сказал:
— Пятый «А» полную таратайку привёз.
Несколько секунд они молчали. Таратайка, знаменитая тележка пятого
Если б Димка был другим человеком, он бы, наверное, воскликнул: «Полную таратайку?! Не может быть!» Но Димка только спросил подчёркнуто спокойно:
— Откуда, не интересовался?
— Из Заречья притаранили!
— Не может быть!
Горелов пожал плечами. Словно хотел сказать: «Или мне не доверяют, или… Я отказываюсь вас понимать, командир!»
Димка закусил губу. Чтобы не дрожать на морозе и чтобы сосредоточиться. Плохая история, плохая новость. Даже зло на Горелова берёт. Где это гонцов за плохие новости казнили? Где-то казнили… И между прочим, глупо делали! Человек вовремя информировал, его бы наоборот…
Однако плохая история! Выходит, подглядели пятиклашки. Или сами сообразили?.. Теперь уж всё равно — кончилось Заречье! Что там — домов восемьдесят от силы. И каждый обшарен… Плохо! Коровина обязательно выскажется… Ох уж эти пятиклассники!.. Да ещё у них фора семьдесят килограммов — они у нас, видите ли, младшие. А подглядывать, значит, не младшие?..
— Ну что, есть идеи? — спросил Димка сухо.
— Пока нету…
Здесь мог бы он малость сорвать зло на своём помощнике. Однако твёрдо взял себя в руки:
— Ладно. Будем думать. Наших оповести…
«Нашими» называлась отборная восьмёрка ребят — следопытское ядро, которое само собой сплотилось вокруг Соколова, когда он рассказал на сборе о своей лагерной находке.
Кончалась третья смена. Для этих почти что северных мест время не очень-то золотое — дожди гуляют по здешнему августу, как по собственному дому.
Но дождь — одно, а поход — совсем другое! Никому и в голову не приходило из-за какой-то метеорологии от него отказываться. Поход — ведь это ж лучшие дни за всю смену… Да вы что, ребята!
Отправились. Первый и второй отряды. Но кто отсеялся, кто чего… Получилось человек пятьдесят с хвостиком. Нагрузились будь здоров: трёхдневка шуток не любит!
Под конец первого дня, когда ещё у них оставался должок перед маршрутом километра три, занудил так называемый «грибной» дождичек. Начальник лагеря — он же начальник похода — дал команду: ставить палатки, готовить ужин. Тем более место попалось неплохое: над головой плотное сосновое лапьё, под ногами сухой ягель. Метров двести — речка.
Димка палаток ставить не любил, ужин — вообще не по его части. И он распорядился, что еду в звене готовят такие-то, палатки и постели — такие-то, костёр — такие-то. Себя он зачислил в костровые.
Собственно, костровым ходить никуда не требовалось. Лес стоял тихий, нетронутый, сушняка — что на дровяном складе. Но Димке хотелось пройти чуть подальше, вроде как
Скоро перестуки топориков стали прилетать к нему уже в обнимку с обманными звуками эха. И было не понять, где эхо, а где настоящий звук. Лес стоял неподвижно, глухо, медленно пропитываясь дождём, как одеяло. До земли капли долетали совсем редко. Была тишина… А ведь кажется, не так уж и далеко он отошёл. Наверное, здесь просто было место такое особое.
Димка сам не знал, зачем он идёт и куда. Иногда в книжках пишут: «Хотелось побыть одному». Димка этого, пожалуй, вообще не понимал. Зачем одному?.. И когда встречал подобные фразы, книжку безжалостно откладывал, говорил себе: «Это всё для девчонок!»
Но тогда зачем же он пошёл? Вот это как раз и неизвестно. Когда вспоминал после, ему казалось: сердце подсказывало! Он и ребятам теперь так объясняет: «Прямо, говорит, потянуло меня туда!» А Горелов сразу: «Всё железно! Потому что интуиция — это…» — и качает головой.
Он вышел вдруг на большую поляну и остановился. Было что-то необычное в ней, тревожащее. Но что именно, Димка понять не мог. Сделал вперёд шага три — царапнуло ногу, дёрнуло штанину. Нагнулся — кусок колючей проволоки, старой, почернелой. Она не гнулась уже, а только ломалась. Откуда здесь проволока, в глуши? Ограждение?
Димка внимательно осмотрелся вокруг. Какие-то полузаросшие продолговатые ямы, посредине холм, не то… Он перестал дышать: в холме была дверь и от неё шли прямо к Димкиным ногам ступени. Доски, когда-то лежавшие здесь, сгнили, но ступени остались, были ещё различимы. Может, попади сюда Димка на год, на два позже, всё окончательно бы исчезло — стало простой поляной. Но сейчас он отчётливо видел: ступени и дверь вели… внутрь холма!
Так он нашёл партизанский лагерь… Побежал назад, на стуки топориков. В два счёта всех разбудоражил — там его уважали. Уже в полусумерках Димка привёл ребят на поляну.
Они долго стояли полукругом по краю её, словно по краю озера. Потом начальник, сам бывший военный, сказал, что здесь партизаны занимали круговую оборону. Ну, а когда круговую, это дело глухо: значит, были окружены!
Кто-то предложил: давайте поищем, хотя бы небольшие раскопки устроим… Но было ясно, что никто этого не разрешит. Да и нельзя разрешать! Тем более на месте бывшего боя. Потому что хоть и разминированными они считаются, здешние леса, однако в глубине их, под мхом, под травою, много ещё хранится всякой смерти.
И случаи бывают! Вдруг ухнет что-то в глухой глухомани. А что? Поди узнай… Может, какому старому снаряду надоело гнить в тишине.
Они устроили днёвку. Решено было поставить здесь памятник — деревянный треног со звездой и подпись: «Партизанам от пионеров».
Походный инструмент известен — ножи да топоры. А Димка Соколов человек совершенно не рукодельный. Тогда ему сказали: «Подумай, какие стихи прочитать на открытии памятника, да подсобери дровишек для обеденного костра». И Димка снова тихо-тихо проник в партизанский лагерь.