В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»
Шрифт:
— Кончайте вы панихиду! — сказал Петров и посмотрел на Люду Коровину: та сидела, глядя в одну точку.
— Ну чего будем делать? — сказала Маринка. — Я не знаю!
— А как там этот… собаковладелец? — спросил Шуйский.
Дело в том, что они организовали так называемую «группу утешения», в которую, впрочем, за неимением свободного народа, отрядили одну Маринку. Занималась она (группа «Маринка») тем, что, познакомившись с мальчишкой (его звали Витя), стала успокаивать и отвлекать его разными разговорами и байками про то, что всё это ерунда
Однако, несмотря на всё Маринкино, казалось бы, обаяние, Витька этот не то чтобы невзлюбил её, но смотрел как-то удивлённо. И это, в общем-то, наверно, правильно: у человека такая беда стряслась, а ему говорят, что ничего, перезимуем, подумаешь, и тому подобное.
Дурацкое какое-то занятие! Маринка, конечно, это понимала. И, естественно, переживала. Но задание есть задание. А Витьке хоть немножечко, да всё-таки было легче… То есть так предполагалось.
На самом-то деле ничего ему не было легче!
— Он сегодня объявление писал о пропаже! — сказала Маринка и погладила Снелла.
— Ну писал, ну и что? — Князь взял у неё половинку тетрадного листа, покрытого зелёными каракулями. — Образец безграмотности: «Сент-бернар, пропавшая неизвестно где…»
— Да прекрати ты свои остроты!
Лёнька пожал плечами:
— А вы прекратите строить из себя несчастных и пострадавших. Сами же всё это затеяли! Сами! Понятно? Я-то лично, когда голосовали…
И замолчал…
А странно, они почему-то ни разу не говорили между собой про голосование (плюсов три, минус один, воздержались двое). Наверно, считали неприличным об этом говорить. И Князь тоже сейчас это понял. Но слово уже было сказано, и Лёньке ничего не оставалось, как только сидеть отвернувшись в сторону и хмурить брови, словно он о чём-то думал.
Они молчали довольно долго. А Снелл глядел на них, ожидая своей судьбы.
— Ребята! — Коровина поднялась, стала к стене: руки за спину, сама прямая. Стоя, казалось ей, получалось торжественней. — Ребята! Зачем мы спорим о том, о чём спорить мы совсем не должны… Я знаю, что хочет Таня сказать! А ты тогда тоже ответь. Кто тебе важней — человек или собака? — Она окинула всех почти что победным взглядом. — Мы не из тех, кто кошек вешает! Наша совесть чиста!
— Чиста… — Генка покачал головой. — В том-то и дело! Если б чиста была, не сидели бы здесь каждый раз по полдня.
— Знаете что, пойдёмте к дяде Пете, — тихо сказала Таня. — Всё равно же мы сейчас ничего не решим.
Вечером состоялся такой телефонный разговор.
— Гена, ты послушай. Я к тебе сейчас обращаюсь не как командир группы. Просто как товарищ к товарищу. Мне не с кем посоветоваться, а ты самый надёжный… Ты слушаешь меня?
— Слушаю…
— Ты видел, какой сегодня дядя Петя был?
— Выпивши.
— Ну вот! Ты тоже заметил? Он так по этой дорожке и покатится… А ему пить вообще нельзя!
— Короче, Люд, что ты предлагаешь?
— Мы его должны вылечить!
— При помощи Снелла?
— Мы должны это сделать!
— Да сам бы дядя Петя нас за это…
— А ему не обязательно знать. Мы должны!
На следующий день было воскресенье. Серебряное ноябрьское солнце светило в щели сарая, никого, впрочем, не радуя.
— В молчанку больше играть нам некогда!
— Слушай, Люда! Ты прямо такая умная, как завуч.
— Кончай, Князь! Может, со штабом посоветуемся, Люд?
И вдруг Стаин твёрдо сказал:
— Будем делать сегодня. Девчонки уходят, мальчишки остаются… Сейчас времени сколько? Пол-одиннадцатого? Ну вот, в час тридцать встречаемся у Коровиной. Всё. Девочки, до свидания!
Коровина подошла к двери, скинула крючок. Маринка, не глядя ни на кого, быстро вышла наружу. Снелл пошёл было за ней.
— Нельзя! — крикнул Генка.
— Гена…
— Уходи отсюда, Тань…
Но глядел он в пустую дверь — мимо Тани и мимо Коровиной — на Маринку. Она быстро шла прочь, засунув руки в карманы, опустив голову.
Последней вышла Коровина, плотно прикрыла за собой дверь. Ещё секунду было слышно, как скрипит и хрустит снег у них под ногами.
— Ты чего затеял, Семья? — тихо спросил Шуйский.
Генка расстегнул пальто и вынул из кармана топорик. Такие продаются в туристических магазинах. Петров с ужасом смотрел на чёрное, остро отточенное лезвие. Генка легонько вонзил топорик в стену, подошёл к Снеллу, сказал повелительно:
— Лежать! Лежать, Снелл!
Пёс медленно, как бы нехотя улёгся, опустил голову на передние лапы и стал ждать. Видимо, команду эту он считал бессмысленной, но не послушаться ему было неудобно. Генка зашёл сзади, поднял над головой правую руку, замер так на мгновение. Снелл продолжал лежать как ни в чём не бывало, в двух шагах от него торчал воткнутый в стену топорик.
— Поняли? Вот как это можно сделать.
— Ну ты и подлец! — тихо сказал Шуйский. — Надо же, как всё продумал!
— Ты сам подлец! Сам! — вдруг закричал Генка. (Снелл удивлённо обернулся.) — Думаешь, мне легко было это продумывать! Думаешь, мне очень приятно?! Подлец ты сам!.. Ты-то что? Только острить и ничего не делать?
— Я Снелла украл!
— Ну и молодец. Тогда нечего здесь распространяться… Давайте жребий бросать.
— Что?.. Жребий? — еле-еле выговорил Петров.
— А ты думал, это я буду делать?! На кого выпадет, тот пусть и делает! Какой жребий будем бросать?
Шуйский и Петров молчали. Снелл, всё ещё продолжая послушно лежать, скосил глаза на ребят, словно и ему было интересно, какой способ бросания жребия они выберут.
— Я… — Шуйский отрицательно покачал головой. — Я… Ты извини, Семья. Тут дело не в жребии, а в том, кто может это сделать, а кто нет.
— Так!..
Генка сжал кулаки, но тут же разжал их, даже встряхнул кистями: драка сейчас совершенно ничего не решала. Что же он им должен сказать? Предатели? Трусы несчастные? Генка не сказал ни того, ни другого.