В безбрежности

Бальмонт Константин Дмитриевич

«Не могу я забыть неотступный укор…»

Не могу я забыть неотступный укор, Что застыл в глубине неподвижных очей, Они повсюду со мной, этот мертвенный взор, И в сиянии дня, и в молчаньи ночей. Всюду вижу ее, хоть ее уже нет, С кем когда-то восторг и страданье делил, Ту, в чьем сердце всегда находил я ответ, Ту, кого я ласкал, и, лаская, убил. Сколько раз я внимал рокотанью морей, Сколько раз уходил в безмятежие гор, Но во мраке ночном и в сияньи лучей Пред собой я встречал укоризненный взор. Всюду вижу как сон — запрокинутый труп, Он молчит, он живет выраженьем лица, И усмешкой немой исказившихся губ Он со мной говорит говорит — без конца.

«День за днем ускользает несмело…»

День за днем ускользает несмело, Ночи стелют свой черный покров Снова полночь немая приспела, Слышен бой колокольных часов. Гулкий звон разрастается, стонет, Заунывным призывом звучит, И в застывшем безмолвии тонет, — И пустынная полночь молчит. Медный говор так долго тянулся, Что, казалось, не будет конца. И как будто вдали улыбнулся Милый очерк родного лица. И забылся весь ужас изгнанья, Засветился родимый очаг… Но мгновенно настало молчанье, Неоглядный раскинулся мрак. Дверь открылась и, снова замкнулась, Луч блеснул, и его не видать, — И бессильно в груди шевельнулось То, чему не бывать, не бывать.

«Мы шли в золотистом тумане…»

Мы шли в золотистом тумане, И выйти на свет не могли, Тонули в немом Океане, Как тонут во мгле корабли. Нам снились видения Рая, Чужие леса и луга, И прочь от родимого края Иные влекли берега. Стремясь ускользающим взглядом К пределам безвестной земли, Дышали с тобою мы рядом, Но был я как будто вдали. И лгали нам ветры и тучи, Смеялись извивы волны, И были так странно певучи Беззвучные смутные сны. И мы бесконечно тонули, Стремяся от влаги к земле — И звезды печально шепнули, Что мы утонули во мгле.

ОАЗИС

Ты была как оазис в пустыне, Ты мерцала стыдливой звездой, Ты Луною зажглась золотой, И тебе, недоступной богине, Отдавал я мечту за мечтой. Я решился в желании смелом По кремнистой дороге идти И не медлить нигде на пути, Ты казалась мне высшим пределом, За который нельзя перейти. И потом… О, какое мученье! К недоступному доступ найден. Я как жалкий ребенок смущен. Где любовь, где восторг упоенья? Все прошло, ускользнуло, как сон. Я мечты отдавал не богине, Ты все, ты — земля на земле, Я один в удушающей мгле. Я очнулся в бесплодной пустыне, Я проснулся на жесткой скале.

«Колеблются стебли зеленой долины…»

Колеблются стебли зеленой долины, Их красит цветов разноцветный убор. А справа и слева дымятся вершины, Дымятся вершины торжественных гор. Я бросил свой дом, он исчез за горами, Оставил навеки родную семью. Под Небом глубоким с его облаками, Меж гор многоснежных, в раздумьи стою. Я жду, чтобы брызнули краски рассвета, Чтоб легкий от гор удалился дымок. Но в сердце напрасно ищу я ответа, Где Запад и Север, где Юг и Восток. Я жду. Все воздушней оттенки Лазури. Над сонной долиной — немой полусвет. Бледнеют обрывки умолкнувшей бури. И вот загорается где-то рассвет. Блеснули цветы пробужденной долины. В небесном пространстве заискрился день. Но с левой горы, с недоступной вершины, Легла на меня исполинская тень. Я стал удаляться от тени угрюмой, Но тень, вырастая, скользила за мной. Долина блистала смеющейся думой, А я был преследуем тьмою ночной. И вспыхнул закат перламутрово-алый, За горы склонялся задумчивый день, До новой горы доходил я, усталый, И с правой горы опрокинулась тень. И тени слились. И заря догорела. И горы окутались в сумрак ночной. С вершины к вершине, протяжно, несмело, Пророчества духов неслись надо мной.

«В молчаньи забывшейся ночи…»

В молчаньи забывшейся ночи Уснул я при бледной Луне, И странно-знакомые очи Во сне наклонялись ко мне. И странно-печальные речи Я слышал смущенной душой, И знал, что дождался я встречи С родной, отдаленно-чужой. И вот белоснежные крылья Растут и дрожат в полусне, И плавно, легко, без усилья, Мы близимся к бледной Луне. И чье-то остывшее тело Внизу разглядеть я хочу. Но нет для бессмертья предела, Я выше, все выше лечу!