В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война
Шрифт:
Но у нашей экстерриториальности был и другой недоброжелатель.
После моего отъезда домой оставшиеся обнаружили, что неподалеку от базы живет самый обыкновенный медведь. Днем он близко подходить боялся — чуял запах металла и пороха. Зато ночью, когда жители лагеря ложились спать, лохматый злодей начинал ломать кусты вокруг. Ребята хватались за винтовки, но медведь — тоже не дурак, попугает и уйдет: «Спокойной ночи, малыши!» Новую базу решили назвать «Медвежьей».
Разговорились
— А какой он, русский флаг? Не советский, а русский?
— Бело-сине-красный.
— Может, сшить да и повесить над лагерем?
Мне пора. С карабином расставаться жалко. Ничего, я уже подыскал трехлинейку — один металл, все деревянные части давно сгнили. Спилил березу и начал мастерить ложу и приклад-рукоятку пистолетного образца, с вырезами для пальцев. Евгеньич обещал доделать мой кошенной обрез».
Хозяин проводил до поворота, дальше найду дорогу сам.
— Значит, бело-сине-красный?
На шоссе я поймал попутную машину.
В чем нас можно обвинить?
Терроризм — бред. Даже не планировали. В кого стрелять — в гебистов? Так они все одинаковые — от Андропова и до последнего стукача. И соревноваться с ними в терроре бесполезно, у них опыта больше. Да и патронов, кстати. Может, сразу — в Брежнева? Я вчера его выступление по телевидению видел, но совсем не уверен, что он жив.
На нашей совести — несколько простреленных деревьев и немного сомнительной экстерриториальности.
Еще — недостроенная база и неосуществленные планы. Может быть, именно в этом — наша главная вина.
В последний раз я был на «Медвежьей» в ноябре 79-го, в день моего девятнадцатилетия. Алька меня потащила Евгеньича искать — пропал куда-то.
На придорожном указателе знака не было, но она все равно настояла на девятикилометровом марафоне по болоту.
Кое-где лежал мокрый снег, озеро замерзло. Береза, три дерева, мы — на месте.
Пятиугольник не достроен и до половины. Евгеньича нет. Под жердями я отыскал полиэтиленовый сверток. Старый трофейщик из «Ленинградской банды» не обманул — обрез сидел в руке как влитой. Я открыл затвор — один патрон. Это был мой последний выстрел в серое небо над Мясным Бором.
С днем рождения!
Пора назад. Просеку возле берега уже припорошило. На снегу — огромные следы медвежьих лап. Вот он — истинный хозяин базы!
Вы видели когда-нибудь живого «врага советской власти и ленинского общественного строя»? Вон — один по Невскому идет. Почему именно он? Посмотрите повнимательнее: у него из кармана рукоятка пистолета торчит. Потому что конспиратор — хреновый. Мог бы и получше спрятать.
Пришел домой, сунул пистолет за диван.
Пришел. Он сразу:
— Где мать?
— К родственникам, — говорю, — уехала, в Одессу.
— В Одессу? С какого вокзала?
— С Московского.
— Ну? — «Страж порядка» довольно осклабился. — Так ведь не ходят с Московского поезда на Одессу. Как же так?
— Она через Херсон поехала.
— А-а-а…
Что, думал — поймал? Что мать забыла в твоей Одессе, на «Медвежьей» она.
Участковый разговор «за жизнь» продолжает: прописалась ли мать после возвращения из лагеря и когда думает это делать. И прочую канитель. А сам все пишет что-то. Потом говорит:
— Ну, раз так, на — подпиши!
Читаю. Это был донос на мою мать, от моего лица написанный.
— На основании чего?
— Вот, — он потряс в воздухе стопку листков из календаря, — у меня все документы на этот счет имеются!
— Можно посмотреть?
— Нечего тебе на них смотреть!
— Тогда и подписывать не буду.
— Щенок! Нашел где правду искать!
Удар. Я кубарем вылетел на улицу. Сам виноват — нужно было без официальной повестки не являться. Ударил не сильно. Приятеля моего Толика в отделении милиции до полусмерти избили. Другому приятелю хуже пришлось — его свернутым в жгут мокрым полотенцем стегали по голой спине. Это на милицейском жаргоне «морковка» называется. Синяков никаких, а боль — адская.
Значит, не оставят они нас в покое, если и милицию подключили.
Невский, 59… Двор… Знаменитый «59-й двор». Чем он знаменит?
Во-первых, овощным магазином. Во-вторых, ящиками, то есть тарой, которую из этого магазина выбрасывают во двор.
Идут по Невскому трое. У всех на уме одно — немного уединения и уюта, потому что бутылка уже в кармане. Гостеприимство «59-го» славится во всех прилегающих районах. Ворота двора всегда открыты, метро недалеко.
Один ящик — в центр, газетку расстелили, с трех других смахнули снег или пыль — в зависимости от сезона — расставили но вкусу. У грузчика из магазина можно огурчик-помидорчик выпросить. Осмотрелись — милиции не видно? Тогда можно начинать.
И разговор потечет, почти но Достоевскому: есть ли на свете правда и где ее искать, умер Брежнев или только притворяется, а то еще сложнее — соберем мелочи на продолжение разговора или нет? Может, на огонек местный житель Профиль заглянет. Это его за физический облик так прозвали. Худющий — анфас в темноте можно не заметить. Он одну песню очень любит, из кинофильма. Взмахнет рукой в фуфайке и затянет: «Русское по-о-оле! Мать вашу…» Строчка мата — и дальше поет.