В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война
Шрифт:
Традиция есть традиция. Но над неофитами мы подшучивали часто. Одному рассказали, что пепел сожженного обязательства нужно потом съесть. Что он и собрался сделать, чем удивил принимавшего его старика. Другому возле тарелки со свечкой и листком с текстом присяги положили перочинный нож, а на ухо подсказали, что такие обязательства подписывают только кровью. Парень он был прямой и решительный, так что лишь вмешательство старшего товарища спасло его от кровопускания.
Шутки — шутками, но обязательство это я воспринял серьезно. Наверное, потому, что знал людей, которые подписали его за десятилетия до моего рождения. И остались ему верны до самой смерти.
Моим соседом
Потом, в 1914-м, он с братом устроил патриотическую манифестацию с трехцветными флагами. Потом фронт. Кавалерийский полк. Немцы были уверены, что на его участке стоит артиллерия. А на самом деле это спортсмен Михляич раскручивал на тросе ручные гранаты и забрасывал их на немецкие позиции! Навряд ли они нанесли противнику существенный урон, но психологический эффект был налицо. Потом он разработал метод борьбы с вражескими аэропланами: отряд кавалеристов рассыпался, и, когда немецкий аэроплан пролетал над их головами, они одновременно производили залп из карабинов в воздух.
В 1917 году он приехал в отпуск в Петроград.
— Иду я мимо особняка Кшесинской и вижу толпу народа. Толпа была небольшая, совсем не такая, как на картинах рисуют. А по балкону особняка прыгает какой-то плешивый гаденыш. И такую чушь несет, аж противно. Мне говорят: «Ленин выступает». Я плюнул и дальше пошел. Всю жизнь мучаюсь: ведь у меня на поясе кобура с револьвером висела. Один хороший выстрел, и все бы пошло иначе! Но откуда мне было знать, чем все кончится?
Про Гражданскую он рассказывать не любил. Потому что служил у красных. Призвали.
— Мы со старыми офицерами решили перебежать к Юденичу, как только пошлют на фронт. Но на фронт я не попал. Послали в тыл —.реквизировать для армии лошадей.
Во время Второй мировой Михляич попал в артиллерию. Как-то раз, в передышке между боями, он играл в карты с командным составом и комиссаром. С последним поругался и назвал его «идиотом». Тот сразу же побежал доносить по начальству, что Залевский ведет на фронте «упаднические разговоры». Трибунал долго разбираться не стал и приговорил его к «вышке». После оглашения приговора к нему подошел старый знакомый, командир, и шепнул: «Завтра вас поведут на расстрел. Так вы не спешите!» То есть как?! Куда спешить? Командир шепотом повторил: «Не спешите!»
— Ночью начался артиллерийский обстрел. Парнишка, который меня охранял, при звуке первого разрыва весь побледнел от страха. Так мне, смертнику, пришлось его, юнца зеленого, успокаивать…
Туманное утро. Передовая. Михляича вывели на расстрел, но почему-то повели прямо к вражеским позициям. Выталкивают штыками из окопа: «Вперед! Не оглядываться!»
— Думаю — наверное, в спину будут стрелять. Иду вперед, не оглядываюсь. А у самого в голове стучит: «Не спешите!» Прошел несколько десятков метров. Не стреляют. Паши позиции скрылись в тумане. Смотрю — вокруг лежат трупы в красноармейской форме, но без оружия. Вдруг у меня под ногами зашипело. Я прошел Первую мировую и понял, что это — мина. Слава богу, что не мгновенного действия. Я быстро прыгнул в сторону, упал и перекатился как можно дальше. Взрыв. У меня зашипело под животом. Я успел перекатиться в воронку от первого взрыва. Опять рвануло. Я осторожно встал и огляделся. Впереди — немцы.
Так Михляич попал в плен. Потом — армия Власова, отдел пропаганды. После войны остался в Германии. Работал в «системе», пока были силы. Уже будучи глубоким стариком, каждый день совершал прогулки пешком на семь километров. В девяностых мне довелось присутствовать на его 100-летнем юбилее. Па нем он позволил себе выпить три стопки водки. В конце девяностых в российских архивах нашли его дело, там значилось: расстрелян в 1942-м.
Скончался Михаил Николаевич Залевский во Франкфурте. Ему исполнился сто один год.
Алексей Алексеевич Кандауров. Он был моим первым начальником в «Посеве». Живой веселый старик с вечно всклокоченными седыми волосами.
Он родился в Воронеже. Потом — коллективизация, голод.
— Когда к нам пришли скот отнимать, я взял кол и отбил нашу единственную телку. Она нам потом всем жизнь спасла… Меня не тронули, наверное, не хотели с пацаном связываться.
В тридцатых отца арестовали. Когда они с братом принесли в тюрьму передачу, в окошечке ему ответили:
— Хорошо учитесь? Вот и учитесь. А передач больше не носите. Десять лет без права переписки…
Позже они узнали, что это означает расстрел. Потом — война.
— Я был минометчиком. Ранение в ногу, но я не обижаюсь — такой же минометчик во время дуэли в нас попал. Не знаю, может быть, я тоже по нему не промазал. Боеприпасы кончились, а нам командуют — «ни шагу назад»! А боеприпасов не везут. И есть нечего. Немцы это поняли, наступать не стали. Подождали, пока нас, изможденных, снежком припорошит. Потом подошли и начали из окопов вытаскивать. А нам уже и отбиваться было нечем — я даже все патроны к «нагану» расстрелял. Одного, которому взрывом кишки выворотило, сразу пристрелили, остальных погнали в плен. Потом — лагеря…
Здесь его заметили те, кто отбирал людей для РОА. Школа пропагандистов.
— Был у меня один курсант — «иноходец». Все с левой маршировать начинают, а этот — с правой! И никак его было не переучить. Но гранату дальше всех метал. Я уверен, что история все расставит но своим местам. Власову еще поставят памятник!
Конец войны застал Алексея Алексеевича в Зальцбурге.
— Вечер. Иду я но ночной улице и вижу — на меня катит американский танк. Остановился, оттуда вылезает офицер с какими-то бумагами в руках. И спрашивает на ломаном немецком — кто я таков? Я говорю — русский. Он достает справочник и начинает искать мое звание. Форма лейтенанта РОА ему ничего не говорила. В справочнике он ничего не нашел, плюнул и объясняет:
— Все разбежались, а мне нужен акт о сдаче города. Вы можете подписать?
А мне — разве жалко? Подписал, сдал ему Зальцбург и пошел своей дорогой.
После войны, опасаясь выдач, он уехал в Венесуэлу. Работал маляром, рабочим на стройке. В пятидесятых его «мобилизовали» — НТС готовил людей для засылки в СССР. Забрасывали их с американских самолетов. Но связным между американской и английской разведками был небезызвестный двойной агент Ким Филби. Многих захватили. Члены НТС Маков, Ремига, Лахно и Горбунов были расстреляны. ЦРУ обвиняло НТС в инфильтрации. Только когда Филби оказался в СССР и весь мир узнал, что он работал на КГБ, выяснилось — кто был настоящим инфильтратором. Нелегальная заброска прекратилась.