В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война
Шрифт:
— Скаутизм зародился в конце XIX века в Южной Африке, где полковник Баден-Пауэлл, за неимением никого другого, использовал маленьких мальчиков…
В зале раздался ехидный смешок. Тогда докладчик удивился:
— Ну никого другого ведь не было!
Тут смешок перерос в хохот. Он всего лишь хотел сказать «использовал в разведывательных целях».
В 1987 году во Франкфурте я читал доклад о реформах Горбачева. В конце доклада один из слушателей, родившийся в Германии, поднял руку и задал вопрос:
— Горбачеву трудно проводить реформы, ведь ему даже в Политбюро… как это по-русски… палки между ног кидают!
— Ты хотел сказать
— Ну какая разница…
Владимир Дмитриевич Поремский. Худой чудаковатый старик. Великолепный оратор. Удивительно острый ум: перед войной он успел написать несколько работ по химии. В конце жизни увлекся синергетикой — новой смежной наукой, которой прочил большое будущее в России.
Владимир Дмитриевич еще помнил Гражданскую. Он рассказывал, как в «белом» Крыму они с мальчишками играли в диверсию против ЧК — готовили взрыв Лубянки. В эвакуацию его семья ушла вместе с армией Врангеля.
В 1930 году он стал одним из основателей НТС. Жил в Париже.
В конце тридцатых он доказывал руководству РОВСа, что генерал Скоблин — предатель, но оно не хотело верить, что боевой офицер Корниловского полка работает на ГНУ. Генералам Миллеру и Кутепову это неверие стоило жизни.
Во время зимней войны СССР с Финляндией он был одним из тех, кто вел переговоры с представителями французского Генштаба в Лионе. Тогда существовал план участия НТС в формировании боевых частей из красноармейцев, перешедших на сторону финнов. Таких было немало. Поремский показывал мне документы на французском языке, которые потом были переданы на хранение в архив НТС.
Этот план не был осуществлен — война в Финляндии закончилась. А саму Францию оккупировали немцы.
Поремский переехал в Берлин. Работал на радио, вел работу с РОА. Когда гестапо арестовало все руководство НТС, его не тронули. Почему? Кто-то заподозрил предательство. Поползли слухи.
Тогда Владимир Дмитриевич явился в гестапо сам! Многие после войны осуждали это как ненужное рыцарство и авантюризм. Про этот визит Владимир Дмитриевич рассказывал так:
— Я сказал следователю, что арест руководства НТС — ошибка. Ведь мы — антикоммунисты и ведем борьбу против сталинского режима. Так что мы — союзники.
Следователь ответил:
— Ваш антикоммунизм не вызывает никаких сомнений. Но в тот момент, когда Германия напрягает все силы в борьбе с врагами, вы отстраиваете какую-то собственную силу. И ваши цели далеки от целей Третьего рейха.
— Что я должен был ему ответить?! Я сказал, что ради общей победы нам имеет смысл немного разъединиться.
Гестаповец нехорошо улыбнулся:
— «Разъединиться»? Я предоставлю вам такую возможность. Господин Поремский, вы арестованы!
Тюрьма на Александерплац в Берлине. Потом, когда в здание тюрьмы попала бомба, энтээсовцев перевели в тюрьму Плотцензее. Камеры смертников. Там им довелось встретить немало соотечественников. Но не политических, а уголовных. Среди «остовцев», угнанных на работу в Германию, было немало бандитов. Они грабили и убивали в Берлине с не меньшим азартом, чем на родине. Они благосклонно учили политических премудростям тюремной жизни. В частности, как можно проносить в тюрьму… водку! С воли им приносили передачи: куриные яйца были разрешены. В этих самых яйцах им водку и передавали.
Заключенные работали на сборке каких-то электроприборов. Надсмотрщик с дубинкой ходил вдоль столов и бил по рукам зазевавшихся.
Все
Неожиданно всех членов НТС выгнали из камер и велели построиться в коридоре. Лицом к стене. В помещение кто-то вошел. Последовал приказ повернуться.
Это был сам Кальтенбруннер. Он мрачно обвел глазами узников и сказал:
— Вы все — преступники, достойные смерти. Но фюрер милостив…
Круто повернулся и ушел. Всех освободили. Никто сначала ничего не понял.
Поремского после освобождения привезли в штаб Власова. Тут все и выяснилось — их спасло заступничество генерала.
— Мне дали выпить стакан водки. Соленый огурец я успел только надкусить и упал в обморок. Сказался голод…
После войны Владимир Дмитриевич разработал знаменитую «молекулярную теорию», которая на долгие годы стала основной доктриной в работе НТС за «железным занавесом». КГБ готовил на него покушение. Но агент-немец, которому было поручено убийство, сдался властям ФРГ.
Он был одним из главных умов НТС. Тех умов, без которых организация не смогла бы просуществовать столько лет. Это не мешало ему постоянно шутить и на равных разговаривать со всеми, от грузчика до академика. Причем на нескольких языках, которые он знал в совершенстве. Но в НТС этим было трудно кого-нибудь удивить.
Однажды он зашел в редакцию и стал рассказывать мне о тонкостях журналистики. Я не сразу понял, что старик шутит:
— С русским языком, молодой человек, нужно обращаться очень осторожно! В начале века в газете «Санкт-Петербургские ведомости» было напечатано рекламное объявление. Никто в редакции не удосужился внимательно вникнуть в суть фразы, которую затем со смехом цитировала вся Россия: «Новейшее слабительное. Слабит мягко и нежно, не прерывая сна!» У нас в редакции тоже случались ляпы. В пятидесятых кому-то вдруг показалось, что мы можем заработать на рекламе. В нескольких номерах «Посева» печатались рекламные объявления успокоительного средства «Калефлюид». Причем текст был простой калькой с немецкого, с «гениальной» строкой: «В наше трудное время мы страдаем нервными запорами». Денег эта реклама не принесла, но один советский дипломат, получивший наш журнал по почте, обвел карандашом именно эту фразу и приписал на полях: «Так вам и надо!» Должен признать, что это была единственная удачная шутка противника…
Его единственный сын Алексей, на которого в Союзе возлагали большие надежды, разбился на мотоцикле в начале шестидесятых. Это сильно подкосило Владимира Дмитриевича и его жену.
Но у него остался Союз, которому он посвятил всю свою жизнь. Под конец жизни его чудачества выглядели уже странновато. Поэтому и увлечение синергетикой многие не приняли всерьез. Но в новой России у старика появились единомышленники и последователи! Поремский успел побывать на родине. Он рассказывал мне, как во время поездки познакомился… со старым чекистом.
— Мы разговорились, и мне стало жаль старика. Он говорил, что страшно ему доживать свой век после всего, что он сделал. Особенно после того, что случилось с государством, ради которого он убивал людей в тридцатых. Я сказал ему, что мальчишкой видел, как в Крыму белые повесили одного коммуниста, а двоих до смерти забили шомполами. Старик просиял и расцеловал меня:
— Ну, значит, и с той стороны такое же творили! Теперь помирать не так стыдно…
Поремский не сказал ему, что в Крыму в 1920 году на одного убитого белыми приходилось триста убитых красными.