В бой идут одни штрафники
Шрифт:
— Важная, видать, птица.
— Отлеталась, птица…
Бойцы засмеялись. Закурили, не спрашиваясь командиров. Все почувствовали, что дело сделано, можно и расслабиться. А как солдату можно расслабиться на передовой, хотя бы и во втором эшелоне? Первым делом закурить и подумать о том, что снова смерть пронеслась мимо и ты остался живой.
Подошел старший лейтенант, артиллерист. Он напряженно посмотрел на Воронцова, козырнул небрежно и представился. Из его длинного представления Воронцов понял, что он заместитель командира полка по разведке, что полк отдельный, истребительный, противотанковый и что он, старший лейтенант, имеет приказ некоего подполковника Звягина захваченного
— Это его оружие? — указал старший лейтенант на «вальтер» летчика, торчавший за ремнем Воронцова. — Дайте его сюда.
Воронцов вдруг представил, что сейчас может произойти, как посмотрят на него его бойцы, как потом встретит капитан Солодовников.
— Товарищ старший лейтенант, возможно, и ваш штаб нуждается в той информации, которую он может дать. — Воронцов кивнул на немца. — Но это наш пленный.
Сороковетов толкнул наводчика, и они тут же обступили летчика. Они сразу поняли ситуацию, да и не понаслышке знали характер своего взводного: лейтенант пленного не отдаст.
— Послушайте, — набычился командир разведки, — я не думаю, что штрафникам пленный летчик нужнее, чем штабу отдельного истребительного противотанкового полка эргэка.
Артиллеристов было больше, человек двенадцать.
— У меня во взводе, товарищ старший лейтенант, два артиллериста и два минометчика. Воюют все хорошо. Не сегодня завтра направим их в свои части.
— Ты, лейтенант, кем воюешь в своей гвардии наоборот? Замполитом?
Разведчик провоцировал на драку. А Воронцов знал, что артиллеристов в два раза больше.
— Я — командир первого взвода. В отдельной штрафной роте с декабря сорок второго. Понял? — тоже переходя на «ты», ответил Воронцов и, повернувшись, качнул стволом автомата бойцу-артиллеристу, чтобы тот отошел в сторону, уступил им дорогу.
— Что?! — И старший лейтенант схватился за кобуру.
— Я вот что скажу, ребята. Прежде чем уйти. — Воронцов опустил автомат, поставил на предохранитель и закинул за спину. — Если ваша не возьмет, то всех вас завтра направят к нам. Прямым ходом в гвардию наоборот. А вас, товарищ старший лейтенант, в штрафной батальон. Уже завтра вы будете сидеть в полуразрушенном окопе где-нибудь там, впереди, под Жиздрой. В солдатской гимнастерке последнего срока годности, и с винтовкой. И вспоминать, какой хороший у вас был штатный «тэтэшник».
Они протиснулись между артиллеристами, ведя под руки летчика. Тот понял напряженный разговор двух офицеров по-своему, решив, что старший лейтенант хотел его расстрелять. Потому что каждый раз перед вылетом им говорили, что русские немецких летчиков в плен не берут. Когда огненная трасса русского ЛаГГ-5 новой конструкции хлестнула по моторной части его Ме-109 и самолет начал падать, он решил не покидать горящей машины, потому что внизу было полно русских.
На опушке его обыскали. Обшарили все карманы, похлопали по полам летной куртки. Сняли планшет и сложили туда все, что он всегда брал с собой в полет: нож-стропорез, несколько плиток шоколада, пачку фотографий, часы. Он ожидал, что все вещи русские тут же рассуют по карманам. Но офицер все складывал в планшет. Серебряный медальон с фотографией мамы они вообще не тронули. Офицер открыл его, посмотрел, спросил:
— Wer ist das? Ist die Braut? [6]
Летчик вздрогнул от неожиданности. Русский неплохо говорил по-немецки.
— Nain, Herr Offizier, das ist maine Mutter [7] .
Русский офицер внимательно посмотрел на фотографию, вставленную в медальон, потом на него, молча кивнул и сунул медальон ему за пазуху. Одежду тоже не тронули, хотя сами одеты были плохо. Только «вальтер» по-прежнему торчал у офицера за ремнем. Что ж, это его трофей по праву.
6
Кто это? Невеста?
7
Нет, господин офицер, это моя мать.
— Товарищ лейтенант, а вы ловко шпрехаете по-ихнему, — сказал Сороковетов. — Что он сказал?
— Что это фотография его матери.
— Матери? — удивился минометчик. — У этого фашиста еще и мать есть?
— А ты что, Сороковетов, думал, что его Гитлер родил? — хлопнул по плечу наводчик Емельянов.
Все засмеялись. Настроение было хорошее. Летчика они, во-первых, захватили живым, во-вторых, никого при этом не потеряли, хотя немец яростно отстреливался и одна из пуль пробила Сороковетову голенище сапога, в-третьих, они отбили его у артиллеристов.
— Не могу представить, что у этих сукиных сынов есть матери. — Сороковетов шел впереди. Он то и дело останавливался и поглядывал на понуро идущего следом за ним летчика. — И они их тоже любят. И в письмах пишут: дорогая мамочка… Или что-то в этом роде.
— Нечто подобное они думают о нас, — сказал Воронцов.
— Это точно. Кто в плену был, такое рассказывают…
— Я в оккупации был, знаю. — Обычно неразговорчивый Астахов выплюнул изо рта травинку, поправил ремень винтовки. — Поедят и тут же в сад выходят, под яблонями присаживаются… А один все время пристраивался прямо возле крыльца. Мы жили в бане, под горкой. Вся семья там ютилась целый год. А бабка Груня ходила печку топить. Только ей они в дом ходить разрешали. Она их не боялась. Бабке девяносто три года. Ходила всегда с палочкой. И вот раз увидела этого ганса, который опять возле крыльца пристроился. Подошла да и толкнула тросточкой. Немец равновесия не удержал и сел на свою кучку…
Никто не засмеялся. Молча смотрели на стриженый затылок летчика, на его ухоженные руки, которые не знали ни саперной лопаты, ни ружейного масла.
— Товарищ лейтенант, вы хотите все это сдать? — Сороковетов кивнул на планшет.
Воронцов достал шоколад. Две плитки протянул Сороковетову:
— Раздели на всех.
Начатую плитку протянул пилоту. Тот посмотрел с недоверием, но потом взял свой шоколад и сунул в карман. Воронцов подумал: не голодный. И вспомнил дорогу на Рославль, колонну военнопленных, пыль, пропахшую мочой… Той дорогой прошли уже тысячи. Однажды к их колонне присоединили новую группу. Человек сто, может, даже побольше. Но вначале их выстроили на обочине, и трое немцев с жандармскими бляхами на груди прошли вдоль шеренги, выдергивая из нее командиров, евреев и всех, кто им не нравился. Прежде чем поставить обреченных к воронке, жандармы их тщательно обыскали. Группа была захвачена накануне вечером во время неудачной атаки.
Привезли их на грузовиках, на которых немцы возили к передовой боеприпасы и продовольствие. И поэтому в карманах обреченных немцы находили, кроме всего прочего, и сухари. Немцы выворачивали карманы, забирали сухари и тут же их грызли. А через пять минут прикладами согнали к яме и всех прикончили выстрелами из пистолетов в затылок. Немцы стреляли из трофейных пистолетов, наших ТТ. Видимо, это доставляло им удовольствие. Они торопливо перезаряжали новыми обоймами и продолжали стрельбу. Это были не жандармы и не СС. Ни рун, ни блях Воронцов не видел. Простые солдаты — вермахт.