В бой идут одни штрафники
Шрифт:
Никогда никому лейтенант об этом не рассказывал. Ни Зинаиде, ни Нелюбину. Зачем? Кондратий Герасимович и сам многое пережил. Зинаида… Она привела его на хутор с дороги. Вымолила у конвоиров. Время прошло, состав роты поменялся несколько раз. Те, с кем Воронцов и Нелюбин пришли в ОШР, с кем прорывались через линию фронта, уже давно выбыли. Кто по списку безвозвратных потерь, кто в госпиталь, кто переведен в обычную стрелковую роту. И никто теперь, кроме ротного, замполита Каца, оперуполномоченного контрразведки «Смерш» лейтенанта госбезопасности Гридякина и лейтенанта Нелюбина не знал, что год назад Воронцов, тогда еще курсант Подольского пехотно-пулеметного училища, скрывался от жандармов и полицейских патрулей в лесах по ту сторону фронта. Никто ему о прошлом не напоминал. Лишь старший лейтенант Кац иногда пристально смотрел на Воронцова, будто решая, задать ему давно заготовленный вопрос или подождать еще немного.
С замполитом отношения у взводного так и не сложились. Хотя и явной неприязни не было. Воронцов занимался взводом. Кац ему дорогу не заступал. Воронцов назначил агитатором командира отделения бронебойщиков сержанта Марченко, который читал бойцам передовицы, проводил политинформации и доводил до личного состава взвода все, что рекомендовал замполит роты. Марченко к поручению относился с рвением. И Кац появлялся во взводе редко. Взводный чувствовал, что общение с штрафниками его взвода не доставляло удовольствия и замполиту.
Сороковетов ломал шоколад и совал коричневые кусочки в протянутые руки бойцов.
— Товарищ лейтенант, — сказал он, — вот ваша доля.
Воронцов оглянулся. Кусочек шоколада, который протягивал ему минометчик, был значительно больше тех, которыми он наделил остальных бойцов.
— Спасибо. Можешь взять себе, — сказал он.
Когда вышли к траншее, Сороковетов снова заволновался и сказал:
— Товарищ лейтенант, спрячьте пистолет. Ротный увидит, заберет. Это ваш трофей.
— Когда-то у меня уже был немецкий, «парабеллум». Я его потерял. — Воронцов вытащил «вальтер» и, разжав пальцы, некоторое время смотрел на него. — Этот тоже ничего. Полегче.
— Спрячьте. Мы скажем, что у него не было оружия.
Воронцов засмеялся и снова сунул пистолет за ремень.
Солодовников выслушал доклад. Осмотрел содержимое планшета. Повертел в руках карту с нанесенным маршрутом полетов. Задал летчику несколько вопросов. Ротный чувствовал себя победителем. Радовало, что у него оказался такой хороший переводчик. Должно быть, не хуже, чем в штабе полка. Пленный оказался лейтенантом Люфтваффе, имел Железные кресты I и II класса.
Позвонили из штаба полка. Там уже знали о ценном трофее, сразу потребовали пленного летчика к себе.
— Веди ганса к бате, — сказал ротный. — Кобуру с него сними. Там запасная обойма к твоему трофею. — И указал на «вальтер» за поясом. На него он, конечно же, давно обратил внимание. Но забрать его у взводного, который рисковал жизнью…
К полудню рота окопалась, плотно приткнулась флангами к стрелковым батальонам. Солодовников, видимо, не надеясь на стойкость соседей, приказал усилить фланги пулеметами и отделениями бронебоек. Штрафники оседлывали дорогу. Справа два взвода и слева два взвода. Командиры поторапливали бойцов:
— Быстрей, быстрей, ребята. Слышите, гремит? Уже близко.
Но день прошел спокойно. Обе кухни, и своя, штатная, и трофейная, расположились в километре позади траншеи, в глубоком овраге. Кашевары во главе со старшиной прибывали два раза в день, привязывали на опушке к березам лошадей, стучали разводными черпаками по откинутым крышкам котлов, и тотчас возле них образовывалась очередь. Все уже знали установленный старшиной порядок: из штатного котла кашу получали первый и второй взводы; из трофейного немецкого — третий и четвертый; пулеметные расчеты и бронебойщики харчевались из котла того взвода, который они на тот момент поддерживали.
Утренняя кормежка прошла тихо-спокойно. А вот когда началась вечерняя раздача, случился небольшой казус. Второй взвод имел четыре ручных пулемета: два положенных по штату «дегтяря» и два трофейных чешской конструкции. Пока хватало патронов, они их таскали с собой. Нелюбинцы оседлывали дорогу. Два отделения окопались слева проселка, два справа. И поэтому их усилили станковым пулеметом «максим», который разместил основную и запасные позиции позади траншеи. Одна из запасных была отрыта по фронту соседнего, третьего взвода. Она, как оказалось во время вечерней раздачи лапши, густо заправленной американской тушенкой, относилась уже к фронту другого котла…
Первым номером «максима», прикрывавшего правый фланг взвода Нелюбина, был в недавнем прошлом сержант трофейной команды Поперечный. В штрафную роту он прибыл месяц назад. Осужден, как и все трофейщики, за мародерство. Как он попал в ту команду, неясно. Но пулеметчиком он оказался хорошим. Материальную часть знал не хуже опытного оружейника. «Максим» всегда ухожен, вычищен, смазан. Работал как часы. Ленты в коробках сложены аккуратными волнами. Пулемет вне боя укрыт на дне окопа трофейной плащ-палаткой. Со всеми неисправностями оружия, будь то простая мосинская винтовка, автомат ППШ или какая-нибудь трофейная диковинка вроде чешских пулеметов магазинного типа, которые заряжались сверху, шли к Поперечному. Специально для этого он завел инструментальный ящик — плоскую алюминиевую патронную коробку от немецкого МГ — и носил его повсюду с собой. То пристраивал где-нибудь на повозке в ротном обозе, то поручал кому-нибудь, кто повыносливей, из своего расчета. За магарыч, за пару нового белья или портянок, Поперечный мог изготовить красивый и удобный мундштук или наборную рукоятку для ножа. Взятую работу выполнял быстро. Однажды на спор, за ночь, из автомобильной рессоры для сержанта из третьего взвода выточил нож с эбонитовой рукояткой. Не спал, даже не курил, чтобы успеть до утренней поверки. Успел. Благодаря своей мастеровитости Поперечный всегда имел в кармане горбушку хлеба, а во фляжке, спрятанной в вещмешке, плескался глоток самогона или трофейного шнапса. Отчасти по той же причине за ним во взводе закрепилось прозвище Свои Не Курю. Поперечный всегда всем был нужен, и каждый боец развязывал ему кисет и бросал на согнутый лоточком клочок газетной бумаги пару щедрых щепотей мохорки. И вот кухня подъехала, кашевары откинули крышки котлов. Расчет Поперечного ближе всех оказался к дороге и потому сразу занял очередь к котлу первого и второго взводов. Быстро очистив свои котелки, пулеметчики тут же растворились в очереди к другому котлу, трофейному.
— Эй, Свои Не Курю! Ты ж со своей бригадой уже в первом взводе пайку получил! — И повар захлопнул крышку, обдав расчет Поперечного густым духом лапши.
Второй номер и подносчик пристыженно понурили головы.
— Облом, командир.
— Пойдем, Коля, лучше у Ривкина добавы попросим.
— Погодите, ребята, — шевельнул плечом Поперечный, глядя по сторонам и изучая местность. — Стойте, где стоите. Мы еще свои законные не получили.
Кашевар Гребенкин, круглый коротыш в засаленном переднике, возвышался, стоя на площадке у котла. Он курил трофейную сигарету и победно улыбался. Конечно, с одной стороны, Гребенкин прав, и крышку перед расчетом Поперечного он захлопнул с полным основанием. Но, с другой стороны, к нему подошли пулеметчики, по которым в бою весь огонь и которые зачастую решают исход дела. К тому же одна из их позиций, пусть запасная, но все же, находилась за спинами левого фланга третьего взвода. И любой кашевар не пожалел бы пулеметчикам трех черпаков, но не Гребенкин.
Дело в том, что неделю назад кашевар намекнул Поперечному, что ему нужен хороший нож, наподобие того, что был у сержанта из третьего взвода. Кусок рессоры у Поперечного имелся. Но не было желания даром работать. Поперечный дал понять, что хотел бы банку тушенки в качестве задатка. Гребенкин аванс зажал, видимо, полагая, что он не какой-то там сержант. Но и Поперечный в рабах ходить не желал. Удивительное дело, попавшие в штрафную роту не испытывали подавленности, не лебезили перед командирами. Приговор несли как крест. И вот теперь у пулеметчика и кашевара шло молчаливое противостояние.