В бой идут одни штрафники
Шрифт:
— Ты меня сдал в штрафную?! — закричал однажды на него стрелок, после того, как они уже неделю отлетали на штурмовку в район Оленина, что западнее Ржева.
В тот день их основательно потрепали «мессеры». Прилетели домой с огромной дырой в правой плоскости и перебитым лонжероном. Спрыгнули на землю, отдышались и посмотрели друг другу в глаза. Впервые за неделю полетов. Оба думали об одном и том же: не вмешайся в схватку пара «яков», которая буквально отбила их у «мессеров», лежать бы им сейчас где-нибудь в болоте на немецкой территории. Если бы при падении остались живы, снова бродили бы по лесам.
После прорыва лейтенанта Горичкина отправили в госпиталь, на излечение. Врачи, которые осматривали его, сказали, что операция сделана профессионально, что никаких патологий нет.
А сержант Калюжный загремел в штрафную роту.
Снова вылетали всем полком.
— Семеныч, створки радиатора проверил? — окликнул он техника, когда самолет был уже заправлен, когда оружейники заменили ленты в пулеметах и пушках, подвесили реактивные снаряды и ПТАБы {2} , а финишер побежал в сторону взлетной полосы, указывая флажками порядок взлета и направление.
— А как же, — махнул рукой Семеныч. — Весь хворост выгреб. Полный порядок. Как вы там летаете… И комэск такой же. Володька сказал, что руку на створках приволок.
Иногда во время штурмовки позиций противника летчики ходили буквально по головам. Вот и приносили в бронестворках радиатора разные трофеи.
Володька — это техник командира эскадрильи капитана Тихомирова. Тот начинал войну лейтенантом. Летал еще на одноместном штурмовике с черенком лопаты вместо ШКАСа. {3}
Горичкину везло. Он ни разу еще не возвращался домой с убитым стрелком. И сбивали его всего один раз. Второй раз, снова эрликон, влепил ему сразу несколько снарядов. Одним разбил «фонарь», другим разнес радиатор, а третий, к счастью, не взорвался. Они принесли его на аэродром, намертво засевшим в правом лонжероне. Тогда они кое-как дотянули. Сели, правда, мимо полосы. Горичкину забрызгало лицо и очки маслом. Ничего не видел. Но все же самолет не разбил. Посадил и даже зарулил под свой навес.
Всегда перед вылетом его начинало трясти. Как только раздавалась команда: «По машинам!» — он запрыгивал на плоскость, нырял в кабину и замирал. Команды запустить моторы еще не поступало. И в эти мгновения, прислушиваясь к ударам крови в висках, он вдруг начинал чувствовать, как дрожат колени. Иногда вместе команды: «Запустить моторы!» слышалось: «Отбой!» Тогда, чувствуя облегчение и усталость, брели в столовую. Гвардейские сто граммов. Наваристые щи. Улыбки подавальщиц…
— Запустить моторы!
Ну, слава тебе господи, с облегчением подумал он и включил двигатель. Пропеллер сделал оборот и вскоре превратился в сияющий на солнце серебряный нимб.
«Восьмерка», вздрагивая широкими, как у бабочки, крыльями вырулила на взлетную полосу. Вот побежала, поднимая клубы пыли, тяжело подпрыгнула, но, не осилив бомбогруза, снова коснулась земли. Пробежав несколько
В конце взлетной полосы — поле. За полем — лес. Там «илы» делали левый вираж и занимали место в строю.
Через несколько минут они были уже над целью.
Рассыпались парами и сразу же пошли в атаку.
Сержант Калюжный крутил головой, внимательно смотрел через солнцезащитные очки на гряду легких облаков на западе, на ведомого, который, опустив нос, стриг пропеллером следом. Хорошо виднелись перепаханные позиции немцев, черные закопченные коробки сгоревших танков. А на опушке приготовившиеся к атаке КВ и Т-34. На броню забирается пехота. В тыл бредут раненые. Артиллеристы выкатывают, толкают вперед легкое противотанковое орудие. Навалились всей гурьбой и толкают, толкают. Подносчики следом тащат ящики с зарядами. Все поле усеяно телами убитых. Лежат в самых невероятных позах. Даже на людей непохожи. Разбросаны по полю, как льняные снопы.
Самолет задрожал. Начал снижаться в пологом пике. С полным боекомплектом на большее он был неспособен. Это не немецкий «лаптежник», который может броситься на цель почти отвесно. Но у Ил-2 свои преимущества. Под плоскостями мелькнули горящие соломенные крыши, раскиданные жерди березовой изгороди, купы ракит и зигзаг траншеи, соединяющей строения. Шевельнулись элероны и опустились еще круче. Избы внизу сразу стали больше. Видны даже отпечатки человеческих следов на песчаной дороге. Самолет толкнуло. Вниз ушли реактивные снаряды. Черная продолговатая коробка потонула в облаке взрывов. Похоже, что накрыли. Еще один взрыв, будто запоздавший. Точно, накрыли.
— Ваня! Попал! — радостно крикнул Калюжный, провожая взглядом пылающий багровым пожаром двор. Как будто там взорвалась бочка с бензином.
— Будь внимателен! — тут же услышал он в наушниках. Голос командира был радостным. Он и сам почувствовал, что попал.
Вышли из атаки. Вираж. И вдруг голос командира полка в эфире:
— Девятка! Девятка! Слышишь меня?
— Слышу, Десна! Слышу!
— От деревни — два километра на юго-запад на дороге колонна танков и бронетехники! Слышишь меня?
— Слышу.
— Выходи из боя, выводи своего ведомого, разыщи колонну и атакуй. Как слышишь? Повтори задачу!
— Задачу понял! Выхожу на юго-запад на поиски танковой колонны. — И тут же связался с ведомым: — Восьмерка! Восьмерка! Делай как я!
— Понял, командир!
Внизу блеснула голубой излучиной река. Песчаные берега ее сияли. По западному берегу тянулась траншея с окопами для пулеметов и ПТО. Дорога — правее. Горичкин видел ее, мелькающую белой накатанной колеей за деревьями. Над ней идти нельзя. Во-первых, можно напороться на зенитный огонь. Во-вторых, немцев надо обмануть. Лес рядом, и они тут же могут свернуть с дороги и рассредоточиться, укрыться под деревьями. Тогда атака штурмовиков не будет такой эффективной.