В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста
Шрифт:
Я продолжал утверждать, что не считаю господина Шелиа способным на какие-то связи с Москвой. Более вероятным является то, что, не сообщив почему-то о своем счете в швейцарском банке, он нарушил закон о валюте. Но нельзя же его за это повесить! Затем я сделал вид, что устал, лег и задумался над услышанным.
Той ночью объявлялась воздушная тревога. Но в нашем районе бомбы не падали. Около трех часов утра мы совершили второй предписанный распорядком контрольный обход, потом, немного подремав, позавтракали и отправились каждый к себе на службу. Разумеется, мы отметились в книге дежурных.
Мне, конечно, показалось тогда весьма странным, что именно в ту же ночь, что и я, в бомбоубежище дежурил барон Юкскюлль, затеявший со мной этот разговор о Шелиа, секретарше и секретаре. Я так никогда и не получил ясного представления о том, какую роль играл
Где-то в 1975 или 1976 году мне вновь неожиданно напомнили о бароне Юкскюлле. Тогда я являлся постоянным представителем ГДР в отделении ООН в Женеве. В мои руки случайно попали мемуары старого журналиста Иммануэля Бирнбаума. Они были изданы в 1974 году в издательстве «Зюддойчер-ферлаг» в Мюнхене под заголовком «Восемьдесят лет в строю». Я знал Бирнбаума по Варшаве, где он до 1933 года работал представителем издательства «Ульштейн-ферлаг». После 1933 года ему запретили писать для издававшихся в Германии газет – он был еврей. До этого же он некоторое время работал постоянным представителем штатного пресс-атташе германского посольства. Поэтому он должен был хорошо знать фон Шелиа, а тот, несомненно, не скрывал от него, что ненавидел нацистов и их преступный режим.
Незадолго до начала второй мировой войны Бирнбаум уехал из Польши, направившись через Латвию и Финляндию в Швецию. Оттуда Бирнбаум в 1940 году послал Шелиа письмо. Конечно, по почте. Разве мог он думать, что служебные органы Швеции или даже фашистское гестапо способны на столь недостойное дело, как перлюстрация зарубежной корреспонденции?
Но, может быть, я лучше приведу слова самого Бирнбаума: «Мне не пришло в голову, что моя переписка с зарубежными корреспондентами просматривается. Так, я послал письмо в Берлин тому самому германскому дипломату, знакомство с которым оказалось позднее столь роковым для моего брата. Этот советник посольства, с которым, когда мы оба работали в Варшаве, я поддерживал знакомство и обменивался информацией, так как, несмотря на принципиальные различия во взглядах, мы оба являлись противниками национал-социалистского режима, расставаясь со мной в Варшаве, дал мне условный адрес в Берлине – с помощью упомянутого адреса мы могли бы, в случае необходимости, поддерживать контакт. Прошло немало времени, и я уже давно ничего не слышал о переведенном в 1939 году в Берлин советнике посольства – его звали Рудольф фон Шелиа. Но в начале 1940 года, когда я находился в Стокгольме, наш общий знакомый барон Юкскюлль… поведал мне, что советник из-за своих взглядов чувствует себя там в опасности и хотел бы выбраться за границу. Тогда я послал ему письмо, которое, чтобы не навлечь на адресата опасности, написал в профашистском стиле. Я сообщал, что в Стокгольме познакомился с англичанином, который, наверное, мог бы ему помочь». По данным Бирнбаума, его письмо застряло где-то в фильтрах шведской полиции, которая особенно заинтересовалась названным в письме загадочным «англичанином». Но у меня нет сомнений, что затем это письмо попало в руки гестапо.
Бирнбаум сообщает также, что написал Шелиа еще одно письмо. Брат Иммануэля Бирнбаума Пауль Герхардт, по профессии журналист, живший в Кенигсберге (ныне Калининград), в 1933 году был вынужден покинуть этот город, так как являлся членом СДПГ. До 1939 года его пристанищем была Варшава, где он помогал брату в его журналистской и публицистической деятельности. Когда началась война, он жил во Львове, то есть в украинской части буржуазной Польши. Вскоре Львовская область воссоединилась с Украинской Советской Социалистической Республикой. В ставшем теперь советском Львове он получил возможности для существования и работу. В своих мемуарах Иммануэль Бирнбаум пишет о судьбе брата: «Мой брат благодаря хорошему знанию польского и украинского языков вскоре… стал ведать вопросами культработы на средней по величине текстильной фабрике. Он организовывал доклады, показ кинофильмов и заведовал небольшой библиотекой. Он остался на этой должности и после оккупации города немецкими войсками в 1941 г. На регистрации он был отнесен к категории «терпимых неарийцев» (о его деятельности в рядах социал-демократов во время Веймарской республики лембергская полиция (то
Получателем этого письма был фон Шелиа. И это письмо, несомненно, попало в руки гестапо. Как Иммануэль Бирнбаум узнал позднее, польские друзья предостерегали его брата, предлагали снабдить его фальшивым паспортом, с которым он мог бы скрыться. Но тот медлил, а в апреле 1942 года его неожиданно арестовали гестаповцы, которые после установления его личности, не долго думая, расправились с ним. Это второе письмо могло побудить гестапо присмотреться к Шелиа более пристально.
Но вот что странно. Иммануэль Бирнбаум пишет: как рассказывал ему в Стокгольме барон Юкскюлль, Шелиа почувствовал, что дальнейшее пребывание в Берлине для него опасно, и поэтому он ищет возможность выезда за рубеж. Но ведь Шелиа выезжал в Швейцарию, где у него существовал личный банковский счет, уже после ареста Ильзы Штёбе в 1942 году, – этот факт не вызывает сомнений. Как ни странно, он вернулся и, выше об этом уже говорилось, был арестован гестаповцами в МИД в Берлине. Стало быть, тогда он чувствовал себя в безопасности, иначе он остался бы в Швейцарии.
Между прочим, когда я описывал упомянутую выше беседу в бомбоубежище, мне пришла в голову мысль полистать публикации о нацистском шпионаже – не попадется ли там мне имя барона Юкскюлля? И я действительно, как уже говорилось выше, нашел это имя в документальном труде Юлиуса Мадера «Гитлеровские генералы шпионажа дают показания», где оно упоминается дважды. В разделе книги, где описываются события 1936 года, говорится, что между фашистской военной разведкой и армейским командованием буржуазной Эстонии существовала договоренность об обмене шпионскими сведениями о Советском Союзе. В Эстонии действовал шпионский центр абвера, носивший название «группа 6513», и, как указывается в книге Мадера, в качестве связного между «пятой колонной» Эстонии и абвером действовал некий барон Юкскюлль. В другом месте книги, где речь идет о событиях 1939 года, сказано, что барон Юкскюлль переселился в Германию, но до июня 1940 года он еще не раз выезжал в Эстонию по служебным делам.
Для меня совершенно очевидно, что упомянутый барон Юкскюлль – мой собеседник в берлинском бомбоубежище и человек, говоривший в Стокгольме с Иммануэлем Бирнбаумом о Шелиа и даже намекавший, что поддерживал с ним конспиративную связь, – это одно и то же лицо, род занятий которого не вызывает никаких сомнений.
Приговор
Как мне теперь известно, ведение процесса против Шелиа и Ильзы Штёбе было поручено особому военно-полевому суду. Там не было ни защитника, ни заседателей. В зале суда находились только кровавые палачи Гитлера, усиленная охрана и обвиняемые. Судебное разбирательство дела д-ра X. было проведено отдельно. Ильза Штёбе и Шелиа 14 декабря 1942 года были приговорены к смертной казни.
Как и по всем судебным делам, связанным с «Красной капеллой», Гитлер сам утверждал приговоры и определял форму приведения их в исполнение. Сохранился документ с утверждением приговора Гитлером и его указанием о виде казни. Шелиа был повешен, Ильза Штёбе – гильотинирована. Это произошло 22 декабря 1942 года, за два дня до рождества.
Когда за несколько дней до смертного приговора избитую до бесчувствия Ильзу Штёбе принесли в тюремную камеру с допроса, она прошептала своей соседке по камере, давнему члену компартии, которой удалось пережить войну и фашистский террор: «Сегодня им также не удалось вытянуть из меня что-нибудь». А вечером 14 декабря, вернувшись из суда, она сказала ей: «Ну вот, теперь все кончено, меня приговорили к смертной казни… Теперь можно сказать, что я выдержала. Теперь все позади. Своим молчанием я спасла жизнь по крайней мере трем мужчинам и одной женщине».
Я уже писал, что одним из трех мужчин, о которых говорила Ильза Штёбе, являлся я. Женщиной, которую упоминала она, была, вероятно, моя жена и соратница Шарлотта, участвовавшая в нашей совместной борьбе против фашизма в Варшаве. Одним из двух других мужчин был, видимо, д-р X.; его бросили в концлагерь, но он там все же сумел выжить. А третий мужчина, думаю, был из Бухареста – о нем я упоминал выше, – упавший духом и утративший волю к борьбе после нападения Германии на Советский Союз.