В царстве тьмы. Оккультная трилогия
Шрифт:
Итак, я вынул рожок и рассмотрел его: он оказался золотым и был мягок, как кожа, а конец точно сделан из большого изумруда.
Не теряя времени, я поднес рожок к губам и три раза дунул в него, произнося имя учителя, — и вздрогнул от изумления.
Рожок стал раздуваться, точно под напором ветра, а изнутри его неслись странные звуки, повторявшие на разные тона имя учителя со все возрастающей силой.
По мере того как усиливалась эта удивительная музыка, воздух стал дрожать, как эолова арфа. И вдруг я ясно услышал звучный голос учителя:
— Смелее! Ваше положение мне известно. Помощь близка!
Рожок выпал из моей руки, и я беспомощно прислонился к стене. Уж не сошел ли я с ума? Каким образом мог быть слышен голос учителя в подземелье затерянной в лесу пагоды? Разум мой отказывался постичь эту тайну, а между тем с моей груди свалилась словно каменная скала: я ни минуты не сомневался в нашем спасении и сообщил добрую
Мы еще говорили вполголоса, перебирая предположения, каким путем учитель мог спасти нас, как вдруг в конце подземелья сверкнул дымный красный свет, и я увидел бежавшую к нам Вайрами с факелом в руке. С присущей ей дикой страстью бросилась она мне на шею, целовала меня и заявила, что с некоторыми условиями спасет мне жизнь. Но я оставался холоден: мне вспомнилась жестокая усмешка, с которой она набрасывала петлю на шею несчастного англичанина. У меня было чувство, что красавица играет со мной, как кошка с мышкой, и что в глубине влажных от страсти глаз таится лютая жестокость: если я в качестве прихоти ей надоем, то обнимавшие мою шею ручки без сожаления затянут на ней красный шелковый шнур. Однако было бы неосторожно дразнить тигрицу, поэтому, притворившись, что меня тронула ее доброта и поблагодарив за покровительство, я спросил, на каких условиях мне даруют жизнь.
— Ты подглядел жертвоприношение богине, которое тебе не следовало видеть, потому что можешь выдать наших братьев и подвергнуть их мщению глупых законов белых людей. Живя здесь, ты не можешь нам навредить, и моя любовь озарит твою жизнь, а будущее в руках богини, которая милостива к своей жрице и принимает только такие жертвы, кровь которых достойна быть принята ею.
От ужаса волосы зашевелились у меня на голове при мысли, что я осужден на жизнь в подвале, чтобы служить забавой сладострастной ведьме… Но я не успел ответить, потому что Пратисуриа испустил такой рев, от которого задрожали стены.
Наверху лестницы сверкнула полоса голубоватого света, который озарил ощетинившегося тигра, хлещущего хвостом по бокам. В эту минуту Вайрами тоже вскочила; ее лицо, искаженное бешенством, страстью и ужасом, было поистине страшно.
— Пратисуриа! — крикнула она, поднимая руку и прибавляя еще что-то, но что — я не успел разобрать.
Вероятно, это было приказание животному, потому что тигр с глухим рычанием бросился ко мне и опрокинул; я же чувствовал его горячее дыхание и боль от когтей, вонзившихся в мое тело. Вдруг в голову зверя ударила невесть откуда взявшаяся молния. Его страшные зеленоватые глаза сразу потухли, и он навалился на меня, почти раздавив тяжестью, — но через мгновение тигр, приподнятый какой-то неведомой силой, был далеко отброшен и упал замертво, вытянув лапы. Тут я увидел стоявшего на ступенях Веджага-Синга, голову которого окутывало широкое голубоватое сияние; за ним стояли двое в белом… но более я не видел ничего, потому что потерял сознание.
Очнувшись, я увидел себя на подушках в хауда — это что-то вроде беседки — на спине слона; одно плечо у меня было перевязано, и я чувствовал чрезвычайную слабость. Рядом со мною сидел барон — бледный, расстроенный, но невредимый.
Он рассказал мне, что упал в обморок, когда тигр бросился на меня, а очнулся уже на лужайке перед пагодой. Раджи он не видел, но люди, ухаживавшие за ним и перевязывавшие мое пострадавшее от тигра плечо, назвались его слугами и получили приказание проводить нас в один из его дворцов. Ни Вайрами, ни кого-либо из браминов он тоже не видел; слоны же наши с поклажею шли в сопровождении слуг раджи. После двух дней пути мы прибыли в обширный дворец с садом, где нас устроили со всевозможной роскошью и удобствами. Во дворце мы узнали, что и Веджага-Синг здесь. Я чувствовал себя гораздо лучше, рана в плече заживала с чрезвычайной быстротой.
Вечером учитель позвал меня в свою библиотеку и встретил с обычной добротой, вручив обратно мой крест и перстень. Когда же я стал со слезами благодарить за наше спасение, он ответил с ласковой улыбкой, что только исполнил свой долг, спасая ученика и члена братства. Затем он рассказал, что факиры привели нас в пагоду для того, чтобы принести в жертву богине, но рассказ наших людей про факелы, отгоняющие пресмыкающихся, смутил их, поскольку подобными вещами располагают лишь посвященные высших ступеней, а их фанатики боятся, — ведь те осуждают и запрещают совершаемые ими убийства. Затем они приступили к расследованиям о нас, но не успели их завершить к тому моменту, когда разыгрался последний акт драмы.
— Теперь, сын мой, я должен сообщить тебе весть, которая, увы, огорчит тебя, — прибавил он. — Я не могу, как обещал раньше, взять тебя в гималайский дом: атмосфера этого тихого приюта не подходит к тем отравленным флюидам, которыми переполнена твоя аура, да и ты сам не смог бы жить там.
Заметив стыд и отчаяние, которые заставляли меня молчать, он дружески пожал мне руку
— Не унывай, сын мой: возможность посетить меня не потеряна, а только отсрочена, так как ты должен очистить себя, а затем мужественно вынести предстоящую тебе борьбу. Своими любовными отношениями с Вайрами ты открыл доступ в свою ауру низшим и кровожадным духам, которыми окружена баядерка: они присосались к тебе, и нужно время, чтобы стряхнуть их. Впрочем, я дам тебе указания, необходимые для их обуздания. Я не осуждаю тебя: ты молод и слаб еще в преодолении инстинктов плоти, а та женщина была красива, да еще, кроме того, прибегала к таким средствам, которые извиняют и делают понятным твое падение. Ты ошибаешься, если думаешь, что путь жаждущего света легок: злые силы преграждают ему дорогу и изыскивают всякие способы препятствовать его восхождению. Подобно большинству людей твоего положения ты вел беспечную жизнь, посвященную удовлетворению всех материальных наслаждений и изысканных пороков, служащих достоянием так называемого света. Но, сын мой, эти утонченные грехи ведут с собой целую армию нечистых духов, а в мутной и зараженной ауре кишат лярвы и разная другая мерзость, подобно тому как на грязном теле заводятся паразиты. Понятно, что этот «почетный караул» не хочет покинуть своего кормильца: как только тот начинает дезинфекцию, привлекая на себя чистые флюиды, вся стая ополчается на него. На его пути появляются препятствия, соблазны, дурные мысли — словом, в ход пускается все, чтобы снова завладеть жертвой. Никогда не забывай, что без борьбы ведь нет и победы; а борьба — это трение противоположных начал, вызывающее огонь. Если это будет чистый огонь пространства, который изгоняет и сжигает вражескую армию, — это знаменует победу; если же явится нечистое пламя бездны, которое отягчает и сковывает стремление души, то это поражение. Отчасти ты уже вооружен: не будучи еще посвященным, ты уже развил в себе определенные способности, а я снабжу тебя некоторыми указаниями. Итак, работай, а когда будешь очищен, я призову тебя…
— Не будет ли нескромностью с моей стороны, если я спрошу, какие это способности? — осведомился доктор, когда князь замолчал.
— Нисколько. Я могу до известной степени дисциплинировать мою волю и мои инстинкты. Иногда я могу и видеть незримое, и читать чужие мысли; наконец, могу чувствовать и различать хорошие и дурные веяния. Для вас, ученого-скептика, все это, конечно, басни, но могу уверить, что все сказанное мною — истина.
— Вы ошибаетесь, князь: я уже не тот скептик, каким был неделю назад. Случившееся сегодня и некоторые другие обстоятельства поколебали мое неверие: я уже не отрицаю огульно, я хотел бы только понять. Не будете ли вы добры окончить ваш рассказ? Он стал для меня особенно интересен благодаря одному странному сну, который я после передам.
— Мне немного осталось добавить. Простившись с учителем, мы с бароном решили вернуться в Европу. В Коломбо мы сели на судно, которое должно было выйти на следующий день.
Вечером мне сказали, что какой-то человек привез для меня два ящика и просит разрешения видеть меня. Я удивился и велел ввести его. Это был известный мне индус, который объявил, что его послал старый Казиаппа, один из браминов пагоды, где мы едва не погибли.
— Я привез тебе, сааб, прощальный привет и подарки от Вайрами. Она слишком любила, чтобы жить без тебя. Желая оградить возлюбленного от гнева богини и мести братьев, она добровольно принесла себя в жертву и удавилась перед принадлежащей ей древней статуэткой Кали, которую и посылает тебе. Согласно последней воле покойной, ее сердце вынули способом, известным жрецам, превратили в камень и повесили на шею статуи, чтобы хотя бы сердце ее всегда было около тебя, охраняя и ограждая от всякой опасности. В большом ящике ты найдешь тело Пратисуриа, ее любимого тигра, убитого взглядом и словом йога, — а животное, убитое таким образом членом тайного братства, приносит счастье.
Я был весьма потрясен. Добровольная смерть Вайрами, как бы там ни было, возбудила во мне глубокое сожаление. С другой стороны, я не доверял дарам из такого нечистого источника.
Я тотчас решил отказаться взять ящики.
— Как, сааб, ты отвергаешь прощальный дар умершей? Не делай этого! Иначе мстительная тень жрицы будет преследовать судно и навлечет несчастья, — с важностью заметил индус. И не успел я ответить, как он низко поклонился и исчез.
Я хотел вернуть его, но он уже покинул судно. Барон присутствовал при нашем разговоре, а когда я объявил, что хочу бросить в море эти подарки, он вышел из себя, обозвал меня неблагодарным, бессердечным и безумцем, который не только не ценит любовь юного существа, но еще хочет уничтожить, как настоящий варвар, столь драгоценные и редкие предметы. Он сделал мне сцену и умолял, что уж если я не хочу взять ящики, то отдать их ему. По слабости характера я уступил, и он привез сюда эти роковые дары, которые наводят на меня ужас и, вероятно, не принесут счастья Максимилиану Эдуардовичу.