В Цепях Вечности
Шрифт:
– Твой отец, – начал он, – был величайшим героем древности. Могучим и бесстрашным. Он бросил вызов древнему божеству, которое в народе называли Совлиаг.
– Никогда о таком не слышал.
Торговец кивнул.
– Немудрено. Боги меняются через несколько поколений. Старые забываются, новые приходят. Или же старые приходят под новыми именами. Совлиаг сменил множество имен, а затем люди придумали себе новых богов, и он ушел в тень.
В глазах Лурина появилось сомнение.
– То есть, мой отец жил уйму веков назад? Это невозможно.
– Я не сказал, что Совлиаг ушел навсегда. И твой отец, славный воин Картодалор, противостоял ему не так уж давно. Спроси любого, слышал ли он об этом величайшем из героев, и узнаешь, что я прав.
– Так что с ним случилось?
– В наказание за великую дерзость Совлиаг наслал на него безумие, и Картодалор зарубил свою жену и сына – твоего старшего брата. Когда же пелена спала с его глаз, он в отчаянии хотел броситься на меч, но Совлиаг не позволил.
Торговец снова отпил вина.
– Древний бог заточил твоего отца в башню в Потустороннем Мире. Там нет времени, твой отец не стареет, и он – никогда не умрет. Совлиаг терзает его иллюзиями и мороками о прошлой жизни. Картодалор снова и снова убивает жену и сына, затем приходит в себя в Башне, и морок окутывает его вновь.
Лурин тоже налил себе вина и задумчиво отпил. Галивос, тем временем, продолжал рассказ:
– Он видит одни и те же события с разных сторон, в разных вариациях, но – итог и осознание того, что он совершил, всегда одно и тот же. Мучительное, страшное. Его мукам – не будет конца. Так гласит легенда.
Некоторое время они пили молча.
– Знаешь, – заговорил Лурин, – Морган, мой названный брат, сказал, что ты отдал меня Твердогору, когда я был младенцем.
Галивос кивнул, на лице ни тени смущения.
– Именно так все и было.
– Откуда же ты знал моего отца? Получается, это было уже после смерти моей матери и брата? Что-то я не понимаю – ведь, если отца заточили….
Торговец прервал его жестом.
– Я вижу, ты пытаешься уличить меня во лжи, – сказал он, и его губы тронула усмешка. – Это случилось до того, как на него сошло безумие. Дело в том, что твой отец умел предвидеть некоторые события своей жизни. Это было редко, но если он что-то предчувствовал, то это происходило. Иногда он знал заранее лишь последствия, а не то, что им предшествует.
Лурин слушает со всем вниманием. Рядом с их столом кто-то споткнулся о вытянутую ногу уснувшего пьяного мужика и повалился на пол. При падении задел соседний стол, донеслась ругань, зазвенела разбитая посуда.
– Так случилось и в тот раз, – продолжал Галивос. – Твой отец понял: с ним должно произойти что-то ужасное. Может быть, смерть или что-то такое…в общем, он не мог сказать точно. Слишком туманное было видение. Но он ясно видел, что его новорожденный сын останется совсем один. Вот он и передал тебя мне, попросил заботиться. Или – отдать в хорошие руки. Лучшего кандидата, чем Твердогор, на тот момент не подвернулось. Он воспитал тебя мужчиной и воином.
При сравнивании Твердогора с его отцом, да еще и хорошим, принц почувствовал отвращение и инстинктивно повел плечами, проверяя на месте ли перевязь с мечом. Рукоять второго меча он нащупал на поясе. После недавних событий наличие при себе оружия стало для него первостепенным.
– Я ведь даже ни разу не видел ни его, ни мать, – сказал Лурин растерянно. – А Потусторонний Мир? Туда как-то можно попасть?
Галивос покачал головой и вновь поднес ко рту кружку. Когда его кадык перестал двигаться, он вытер рукавом рот.
– По словам старых волхвов, туда попадают лишь осужденные на вечные муки. Живым туда прохода нет.
– И совсем ничего нельзя сделать? Нельзя как-то освободить моего отца?
Галивос задумался.
– Есть одна древняя легенда, – сказал он, наконец. – В ней говорится, что любого заточенного в Потусторонний Мир можно освободить с помощью четырех волшебных предметов. Якобы Совлиаг после сотворения мира как-то раз несправедливо осудил мудреца и заточил его в Потусторонний Мир. Когда он понял свою ошибку, то исправить ее уже не мог. Ведь боги не могут отменять то, что сделали.
Конец ознакомительного фрагмента.