В час дня, Ваше превосходительство
Шрифт:
Вечером 31 октября 1925 года Андрей шел домой по Знаменке. У ворот большого дома дворник поднимался по лестнице с траурным флагом, Мартынов не обратил бы внимания, если бы прохожий не спросил дворника:
— Кто умер?
— Фрунзе…
На вею жизнь остались в памяти горькие минуты. В гостинице «Якорь» на Тверской в номере у приехавшего из Иваново-Вознесенска Михаила Ивановича Мартынова собрались земляки. Перекидывались редкими фразами:
— Не уберегли Михаила Васильевича…
— Подумать только, умереть в сорок лет!..
Посидели, погоревали.
Михаил Иванович сиротливо сидел на узеньком диванчике.
— Ты что? — спросил он сына.
— Что-то домой не хочется. Отец заплакал:
— Не уберегли!..
На другой день на семинарских занятиях по истории партии Андрей рассказывал о Фрунзе. Вспомнил и первую встречу — как давно, еще до революции, в лесу Фрунзе сломал гриб, а Анфим Болотин сердито заметил: «Это тебе не огурец!» Студенты слушали молча. Слышно было, как за окном лил дождь. Андрей думал: «Сколько с тех пор прошло лет? Всего восемнадцать, а кажется — вечность».
Много времени спустя Андрей в большой аудитории Политехнического музея услышал Маяковского. Мартынов не был тут с памятных дней апреля 1918 года — тогда он слушал Ленина, выступавшего с докладом об очередных задачах Советской власти.
Маяковский читал поэму «Во весь голос»:
…Мы диалектику учили не по Гегелю.
Бряцанием боев она врывалась в стих когда под пулями от нас буржуи бегали, как мы когда-то бегали от них.
В июле 1926 года студент предпоследнего курса Андрей Мартынов, выстояв в очереди много часов, прошел мимо гроба Дзержинского. У выхода из Колонного зала Андрея остановил Петерс:
— Идем со мной…
Вместе прошли в комнату, где формировался почетный караул. Петерс сказал распорядителю:
— Это Мартынов, наш…
Андрей стоял в ногах, не отрывая глаз от Петерса, стоявшего напротив, — только бы не видать лица Дзержинского, — не хотелось верить, что Феликс Эдмундович мертв: «Если бы мне сейчас было столько же лет, как тебе!..»
Весной 1927 года Мартынова со справкой, что «предъявитель сего имеет право преподавать общественные науки, а также немецкий язык», направили в глухой уезд Вологодской губернии. Конечно, можно было попроситься поюжнее, в родные ивановские места, но дисциплинированность, ставшая нормой поведения, не позволила отказаться от назначения. Только через четыре года перебрались поближе к родине — в Алексино.
В первый день войны Мартынов явился в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но ему ответили:
— Потребуетесь — позовем. А пока учите детей уму-разуму. Здесь от вас больше пользы…
Походив по районным организациям, заглянув, как обещал жене, в военкомат, — там участливо сообщили, что никаких сведений о Феликсе не поступило, — Мартынов под вечер зашел в райком.
Секретарь показал ему телеграмму: «Срочно командируйте в ЦК члена ВКП(б) Мартынова Андрея Михайловича».
— Хорошо, что зашел, мы собирались за тобой нарочного посылать. Интересно, зачем ты понадобился?
В гороскопы я не верю — не небесные светила распоряжаются судьбой человека, и только посмеиваюсь, когда моя дорогая Надя, вспоминая по утрам, что ей приснилось, вслух размышляет: «К чему бы это?»
Но март, месяц моего рождения, всегда приносит события для меня исторические: в марте 1917 года я познакомился с Надей, в марте 1918 года начал работать в ВЧК, в марте 1919 года на VIII съезде партии впервые разговаривал с Владимиром Ильичей, в марте 1921 года получил орден Красного Знамени… Короче, март для меня месяц особенный.
С волнением я поднялся на третий этаж дома два на площади Дзержинского — в пропуске было написано: «К товарищу Мальгину». Разыскал нужную комнату, назвал секретарю свою фамилию, и тот сказал:
— Входите, пожалуйста. Товарищ Мальгин вас ждет.
Да, за письменным столом сидел он, Алеша Мальгин! Он разговаривал по телефону и поэтому, радостно привстав, показал на кресло: «Садись!»
Мы не виделись много лет, но Алеша почти не изменился — все такой же худощавый, только слегка поредели волосы да лоб прорезали две глубокие морщины. Но глаза оставались прежними — умные, внимательные глаза друга моей юности. Алеша положил трубку и, как будто мы виделись лишь вчера, сказал:
— Здравствуй… — Потом встал, засмеялся: — Я идиот… Совсем замотался. Здравствуй!
Мы обнялись. Сели рядом. Улыбаясь, посматривали друг на друга.
Алеша расспросил меня про Надю, ребят, поинтересовался, как здоровье, и вдруг сказал:
— О предателе Власове слышал?
— Ходит слух — ушел со своей армией к немцам.
Мальгин нахмурился:
— Провокационный слух, получивший, к сожалению, распространение! Как это вся армия могла уйти к немцам? 2-я ударная сражалась героически. Власов ушел один. Узнаешь все подробно.
— Что придумал, Алеша? Переходи к главному.
— Самое главное — тебе, Андрей, придется расстаться со штатской жизнью. Решили тебя к немцам в тыл, в штаб изменника Власова.
— Ты думаешь, справлюсь?
— Ты чекист. Школа у тебя — дай бог каждому. Учителя были неплохие.
— Но я от Чека последние годы был далек.
— И это учли: больше гарантий сохранить жизнь, Если, конечно, не встретишь кого-либо из старых знакомых. А это, Андрей, не исключено!
— Меня другое беспокоит — отстал.
— А мы тебе краткосрочные курсы организуем, индивидуальные. Немецкий ты знаешь — это уже не пустяк.
— Вызовом тебе обязан, Алеша? Спасибо за доверие.
— Благодарности принимаю только в письменном виде, — отшутился Мальгин. И уже серьезно добавил: — Дело добровольное. Можешь отказаться.
— Что я должен делать у Власова?
— А что разведчик должен делать в штабе врага?
— А конкретно?
— Конкретно мы еще поговорим, и не один раз, когда ты ознакомишься со всеми материалами. Пока только скажу, что главное — разведка, но придется решать и другие задачи.