В чаше
Шрифт:
Но этого не произошло. Почти у каждого были велосипеды, и все, у кого они были, не собирались сдавать его напрокат. В них нуждались все, кто работал вне города — а это были все — и раздобыть их было трудно. Грузовые рейсы были такими же случайными, как и пассажирские. И всякий, кто отказывал мне, давал полезный совет. Как я и сказал, после четвертого или пятого такого совета я снова оказался на площади городка. Она сидела там, как и в первый раз, болтая ногами в бассейне фонтана. Малибу, похоже, водосток не надоедал никогда.
— Да, — сказала она, не поднимая глаз. — Так уж получилось, что я могу сдать напрокат воздушный велосипед.
Я был разъярен, но приходилось сдерживаться. Она держала меня под тем самым дулом из присловья.
— А ты всегда слоняешься здесь? — спросил я. — Люди советуют мне поговорить о велосипеде с тобой, и искать тебя здесь, как будто твое имя и фонтан пишутся через дефис. А чем ты еще занимаешься?
Она уставилась на меня надменным взором.
— Я чиню глаза глупым туристам. Кроме того, тела всем в городе — лишь вдвое дороже, чем это обошлось бы им в Последнем Шансе. И я делаю это чертовски хорошо, хотя эти типы будут последними, кто это признает. Наверняка мистер Ламара из билетной кассы рассказал вам гнусную ложь о моем умении. Им оно неприятно, поскольку я пользуюсь тем, что иначе им пришлось бы тратить время и деньги для того, чтобы добраться до Последнего Шанса и платить лишь вздутую цену, а не ужасающую, как мне.
Мне пришлось улыбнуться, хотя я был уверен, что мне самому предстоит сделаться жертвой некоей ужасающей цены. Дельцом она была крутым.
Я обнаружил, что спрашиваю ее: «Сколько тебе лет?» И чуть не прикусил язык. Последнее, что захочется обсуждать гордому и независимому ребенку — это его возраст. Но она удивила меня.
— В чисто хронологическом смысле — одиннадцать земных лет. Это чуть больше шести ваших. А согласно настоящему, внутреннему времени, у меня, разумеется, возраста нет.
— Разумеется. Так как насчет велосипеда?…
— Разумеется. Но я уклонилась от вашего предыдущего вопроса. То, что я делаю помимо того, что сижу здесь, несущественно, поскольку, сидя здесь, я созерцаю вечность. Я погружаюсь в собственный пуп в надежде познать, какова истинная глубина женского лона. Короче, я делаю упражнения йоги. — Она задумчиво посмотрела на свою любимицу. — Кроме того, это единственный бассейн на расстоянии в тысячу километров. — Она ухмыльнулась мне и нырнула в воду. Она прорезала ее как лезвие ножа и помчалась к своей выдре, которая от счастья залилась лаем. Когда в середине бассейна, неподалеку от струй и водопадов она вынырнула, я обратился к ней.
— А как насчет велосипеда?
Она приложила ладонь к уху, хотя между нами было лишь около пятнадцати метров.
— Я спросил, как насчет велосипеда?
— Я не слышу вас, — продекламировала она. — Вам придется добраться сюда.
Я вошел в воду, ворча про себя. Я понимал, что ее цена деньгами не ограничится.
— Я не умею плавать, — предупредил я.
— Не беспокойтесь, повсюду не намного глубже, чем здесь. — Вода была мне по грудь. Я брел по воде до тех пор, пока мне не пришлось встать на цыпочки, затем схватился за торчащий завиток фонтана, подтянулся и уселся на мокрый венерианский мрамор. По моим ногам стекала вода.
Эмбер сидела у нижнего конца водостока, шлепая ногами по воде. Она опиралась спиной о гладкий камень. Вода, которая растекалась по камню, образовывала дугообразную струйку над ее макушкой. Капли ее падали с павлиньих перьев на голове Эмбер. И снова она вынудила меня улыбнуться. Если бы обаянием можно было торговать, она могла бы сделаться богатой. Но о чем я говорю? Все торгуют лишь обаянием, в том или ином смысле. Мне надо было взять себя в руки, прежде чем она попытается продать мне северный и южный полюса. Моментально я смог снова видеть ее корыстной, хитрой маленькой побродяжкой.
— Миллиард солнечных марок в час, и ни грошом меньше, — произнесла она своим милым маленьким ртом.
Обсуждать такое предложение смысла не было.
— Ты вытащила меня сюда, чтобы я услышал это? Ну, я разочаровался в тебе. Я не думал, что ты любишь дразниться, совсем не думал. Я думал, что мы смогли бы поговорить по-деловому. Я…
— Ну, если это предложение не подходит, попробуйте вот такое: бесплатно — не считая кислорода, воды и пищи.
Ну конечно, где-то должна была быть зацепка. Во взлете интуиции — космического масштаба, достойном Эйнштейна, я понял, в чем она. Она увидела, что я понял, и что мне это не понравилось, и ее зубы снова сверкнули. Мне оставалось лишь задушить ее или ей улыбнуться. Я улыбнулся. Я не знаю, как ей это удавалось, но она умела заставлять своих противников испытывать к ней симпатию даже тогда, когда она их надувала.
— Ты веришь в любовь с первого взгляда — спросил я ее, надеясь застать врасплох. Не тут-то было.
— В лучшем случае, это сентиментальные иллюзии, — сказала она. Нет, равновесия вы меня не лишили, мистер…
— Кику.
— Мило. Это марсианское имя?
— Наверное, да. Я никогда об этом не думал. Я не богат, Эмбер. — Конечно, нет. Иначе вы не попали бы в мои руки.
— Тогда почему тебя так тянет ко мне? Почему ты настолько стремишься отправиться со мной, хотя все, чего я хочу — это нанять твой велосипед? Если бы я был настолько очарователен, то наверняка бы это заметил.
— Ну, я не знаю, произнесла она, подняв бровь. — В вас есть нечто, что я нахожу совершенно завораживающим. Даже таким, против чего не устоять. — Она притворилась, что теряет сознание. — А ты не хочешь сказать мне, что же это?
Она покачала головой.
— Пусть это пока что останется моей маленькой тайной.
Я начал подозревать, что привлекают ее во мне очертания моей шеи, — такие, что можно вонзить зубы и выпить кровь. Я решил пока оставить эту тему. Может быть, в последующие дни она расскажет мне больше. Поскольку похоже было на то, что таких совместно проведенных дней будет немало.
— Когда ты будешь готова отправляться?
— Я собрала вещи сразу, как только починила ваш глаз. Давайте отправляться.
Венера пугает. Я думал и думал о ней, и это лучший способ ее описать.
Пугает она отчасти тем, как вы ее видите. Ваш правый глаз — тот, что воспринимает так называемый видимый свет — позволяет вам видеть лишь небольшой кружок, освещенный вашим ручным фонариком. Иногда вдалеке видно зарево от расплавленного металла, но оно слишком тускло, чтобы что-нибудь разглядеть с его помощью. Ваш инфраглаз пронзает эти тени и дает вам размытую картину того, что фонарик не освещает, но я едва ли не предпочел бы быть слепым.