В четыре утра
Шрифт:
Янис поставил на койку возле себя хрустальную, сверкающую множеством граней пепельницу, стряхивал в нее пылающие крошки махры. Единственное кресло, вращающееся и на шарнире, чтобы можно было откинуться как угодно, уступил гостю. Проклятое кресло изводило Федяшина. Он не столько сидел, сколько держался на напряженных мускулах ног. Чуть неосторожно облокотишься, кресло щелкнет и завалится назад, и тогда полусиди, полулежи, задравши кверху коленки: самая подходящая поза для делового разговора.
Федяшин предчувствовал, что разговор с Янисом будет нелегким. Конфликт с командиром в боевой обстановке - дело нешуточное.
– Так, говоришь, командир исключает подводную лодку? Сейчас проверим.
Янис протянул длинную, как жердь, руку, открыл шкафчик, вытащил оттуда рулон карт, порылся, нашел нужную, расстелил на столе.
– Тэ-эк-с... Тут, действительно, минное поле...
– Может, эта самая лодка как-нибудь через минное поле? - осторожно ввернул Федяшин.
В серых глазах Яниса дрогнула смешинка.
– Ну нет, брат.
– Почему? - начал сердиться Федяшин. - Я знаю, подлодки форсируют минные поля, конечно, с большим риском. Янис засмеялся.
– Такое бывает... Только обязательное условие, чтобы минное поле было иностранное. Через наше не пройдешь, не такая работа. Значит, первый заметил торпеду кто?
– Ну сказано же! Пашка!
– Подожди... Кто такой Пашка?
– Павел Егоров, юнга. Вполне революционно сознательный парнишка, сын моего покойного друга. Вместе работали когда-то на заводе Берга. Я этого Пашку прихватил в Ревеле, не погибать же пареньку.
– Так. Значит, первым торпеду заметил революционно сознательный парнишка Павел. Потом кто заметил?
– Сигнальщик Силантьев, матрос первой статьи, давно служит.
– Паша и Силантьев. А потом, значит, по их крику кинулись вы все. То есть я имею в виду спецов, командира и тебя.
– Точно.
– Ты-то сам видел торпеду?
– Видел...
– Покажи на карте направление. Значит, шла оттуда сюда. А там была моторка, которая драла к финнам. И ты запретил продолжать артиллерийский огонь, потому что моторка уже удрала к финнам и находилась в территориальных водах?
Федяшин начал раздражаться.
– Что, по-твоему, неправильно запретил?
– Нет, я этого не сказал... - Янис отпустил карту, она снова свернулась в рулон. - Нейтралитет по отношению к соседям есть нейтралитет. Мы совсем молодая Советская республика, и от нас требуют, чтобы мы воевали в мягких перчатках. А поцарапаем случайно иностранную державу - мировое общественное мнение завопит: "Караул! Разбой!" - Значит, я правильно действовал?
– Абсолютно правильно, Вася. И командир действовал абсолютно правильно. Поймал вора - надо его отлупить. Конечно, пока вы там ссорились, моторка удрала.
Федяшин достал из кармана брюк платок, вытер потный лоб, обиженно сказал: - Двусмысленно рассуждаешь, товарищ Янис. Ведь бывшие офицеры они и есть бывшие. Они все-таки не наши. Мало ли что.
– А ты не двусмысленно рассуждаешь, Вася? Лейтенант Шмидт, который поднял свой флаг на восставшем крейсере "Очаков", был кто? Офицер или не офицер? А декабристы? Слыхал про таких? Среди них были даже полковники и генералы. И среди народовольцев бывали военные.
– То есть как нельзя?
– А так. Знаешь, кем я служил? Тюремным надзирателем в Рижской каторжной тюрьме. А еще раньше чинил замки и, извини, уборные в той же тюрьме.
Федяшин только открыл рот и, не произнеся ни звука, захлопнул. Янис тихонько засмеялся.
– Что, Вася, не ожидал?
– Не ожидал, Август.
– Такое у меня было задание от партии. Федяшин просиял.
– Ну, это другое, тогда ясно. Дали б мне чинить замки в каторжной тюрьме, я бы...
– Ты меня обижаешь, - серьезно возразил Янис. - Неужели ты думаешь, я могу плохо выполнять свою работу? Замки были починены так, что комиссия из тюремного начальства даже выразила мне особую признательность. Я им специальную защелку изобрел. Ну, а что потом кое-кто из заключенных сумел убежать, так это произошло не в тюрьме, а на пересылке.
– Так что, по-твоему, я должен доверять бывшим офицерам, как декабристам или князю Кропоткину?
Янис постучал согнутым пальцем по столу.
– Стоп машина! Немножко не то и не туда... Мы рассуждаем не о бывших офицерах вообще, а о весьма конкретном человеке. Этот человек есть командир посыльно-сторожевого корабля "Горислава". А ты, Вася, на этой "Гориславе" военный комиссар...
– Давай об этом конкретном человеке, - согласился Федяшин. - Что лично мне известно о Ведерникове Эн Эн? Николай Николаевич Ведерников произведен вне очереди из мичманов в лейтенанты, награжден орденом Владимира с мечами за храбрость, тяжело ранен и отправлен в тыл. В тылу он просидел Февральскую революцию. Потом болтался на штабных должностях в Питере. А где, скажи, этот Эн Эн Ведерников был в то время, когда мы спасали флот? Ты же знаешь, что было под Моозундом, когда топили корабли, чтобы закрыть для немцев фарватеры! Ты же знаешь, как уходили из Ревеля! А ледовый поход из Гельсингфорса в Кронштадт?
– Но-но, не горячись. - Янис похлопал Федяшина по колену. - Начиная с Гельсингфорса мы с тобой уже были вместе. Помнишь, как я приехал в Гельсингфорс с командой торговых морячков к вам на пополнение, помогать выводить флот? Конечно, никто не умаляет заслуг матросов, но, между прочим, без офицеров нам бы тогда тоже не обойтись. Офицеры, в сущности, прокладывали курс, офицеры вели караван между ледяными торосами. Так или не так?
Федяшин почувствовал твердую почву под ногами.
– Вот именно! Те определили свою классовую линию. А этот что? Завел я с ним как-то разговор о прошлом, хотел выяснить: из каких он? Говорю: были у вашего папаши латифундии? А он рассвирепел: говорит, посмотрите мой послужной список, там все записано!
Янис расхохотался.
– Ну, браток, латифундии - это немножко из другой оперы. Латифундии были в седой древности. Теперь проще, теперь говорят - поместья. У твоего Ведерникова, между прочим, действительно не было никаких поместий. Это уже выяснено. Вася, если человек был ранен и лежал в госпитале, не мог он в то же время служить в действующем флоте и выявить свою классовую линию. Поправился, пришел к нам.
– Значит, я как комиссар должен руководствоваться тем, что Ведерников верой и правдой служил царю-батюшке? А царь за это повысил его в чине и прицепил крестик.