В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина
Шрифт:
— Нам тоже не помешал бы фотоаппарат, — улыбнулась Лиза, — могли бы и самолет сфотографировать, и те места, где еще никто не бывал.
— О таком я и мечтать не мог! — воскликнул Князь. — Я умею обращаться с фототехникой, в Ленинграде у меня остались два фотоаппарата.
— Это повод заглянуть в сельпо, — предложил Журавлев. Тем временем Варя и Шабанов обходили село со стороны озера. Чистейшая вода ласково набегала на песчаный берег, вдоль кромки сохли выброшенные водоросли. Варя больше не напоминала бывшему пилоту о прошлом. Если он этого не хочет, то значит так
У небольшой сколоченной из досок пристани стояли лодки, привязанные цепями. Глеб пощупал воду руками.
— Очень теплая.
— Конечно. Днем градусов двадцать, наверное, в Магадане такая погода только в июле бывает.
— Забудь о Колыме.
— Это невозможно, Глеб.
— Тогда не говори о ней вслух.
— Хорошо. Святой отец угодил с парашютом в озеро, а у костра появился только к ночи и не простыл.
— Старик закаленней нас с тобой, он просидел девять лет на северной точке. Колыма — конец света, а Чокурдах — конец Колымы. В больницу его на самолете доставили. Так что Монаха местной водичкой не заморозишь. Удивительно другое. Озеро большое, противоположный берег едва виден, но зимой оно не замерзает.
— Почему ты так думаешь?
— Лодки на плаву с прошлого года. Лед их расколол бы, как скорлупу, а они даже течи не дали. Зимой здесь должно быть не ниже трех градусов, иначе вода замерзает. Горячие ключи? Странное местечко.
— И почему ушли все люди? Здесь же рай! Следов эпидемии я не нашла, в домах чисто. Вот только тараканы кошмарные. Черные, здоровенные, как майские жуки, и эти ужасные крысы.
В воде плесканулась огромная рыбина, они успели заметить ее гигантский серебристый горб.
— Я не удивлюсь, если мы встретим здесь собаку размером со слона, — покачал головой Глеб. — Посмотрим, что еще интересного тут можно увидеть.
Они двинулись дальше.
Качмарэк, Лебеда и Огонек обошли церковь и остановились возле деревянных ворот кладбища.
— Надо глянуть, — предложил кубанский казак.
— Мало тебе могил на Колыме? — возразил мальчишка. — Не насмотрелся. Каждый день десятками вытаскивали за ворота.
— В лагерях вместо могилы стоял столб и жестяная табличка с номером, — возразил Казимиш. — А эти могилы умеют разговаривать.
— Это как же?
— Да так. Есть старые могилы, есть свежие. Или вот: темный крест православный, а рядом католический. Значит, здесь жили и католики. Тут имена записаны, даты.
Могильных рядов было много, кладбище уходило далеко к самому лесу.
— Село очень старое, — сказал Лебеда. — Есть двойные могилы. Вот отец. Он умер аж в 9-м году, жена — в 21-м, а сын — в 47-м. Целая семья.
— Смотрите, а тут целый участок свежих могил, — указал пальцем Огонек. — Даже цветочки высохшие на холмиках лежат. Дата смерти — июль 49-го. Года не прошло.
Двинулись дальше.
— Я насчитал тридцать две могилы, — с некоторым испугом пробормотал мальчишка.
— И все умерли за июнь и июль прошлого года, — констатировал Лебеда. — Смерть с косой прошлась по этим местам.
— Похоже, наша докторша права, здесь без эпидемии не обошлось, — сделал вывод Качмарэк.
— Вот вам и причина, по которой люди ушли из таких чудных мест. Пора возвращаться, надо наших предупредить.
На обратном пути им попалась пасека. Среагировали они не сразу. Огромная пчела ужалила кубанца в колено, он вскрикнул от боли. Его подхватили под руки.
— Ты видел эту лошадь! — кричал Огонек. — Шмель!
— Я сам, — отстранился казак и, прихрамывая, поскакал следом за товарищами. Они неслись без оглядки, пока не обогнули церковь и не выскочили на площадь.
Чалый, Кострулев и Улдис бродили по пустым кабинетам сельсовета.
— Ни одной бумажки не оставили, — заметил латыш.
— А что ты значишь без бумажки? — усмехнулся Чалый. — Сначала документы, потом человек.
— Идите сюда, — позвал Кострулев.
На полу во второй комнате стоял мощный сейф, на стене висела карта.
— Карта вместо портрета вождя! — удивленно воскликнул Улдис. На его реплику не обратили внимания, все разглядывали
карту.
— Не в такую уж глушь нас с вами закинули, как нам казалось.
— Я в них ничего не понимаю, — помотал головой Кострулев.
— Тут даже масштаб не обозначен, — процедил сквозь зубы Чалый.
Улдис снял карту со стены и разложил ее на столе.
— Масштаб определить просто. По озеру. По моим прикидкам оно не шире трех километров. А теперь смотрите на эту линию. Знаете, что это? Железная дорога. Прямого пути до нее нет, кругом зеленая масса. Местные сами проложили путь к «железке» через тайгу. Следы от телег найти — это и будет дорога. Направление юго-восток. Фонари и компасы у нас есть. С оружием и пайкой в вещмешке можно добраться до станции. Вот она. Скорее всего, обычный полустанок. Называется Черная балка.
— И сколько до нее? — спросил Кострулев.
— Километров восемьдесят.
— Соблазнительно, — кивнул головой Кистень.
— Без документов? — усмехнулся Трюкач.
— К станции идти незачем, левее, где железка описывает дугу, поезда скорость снижают, можно вскочить на ходу в любой состав, идущий на запад.
— А дальше что? — спросил Чалый.
— Два года тому назад мы дернули из Оротухана. В ноябре. Всю зиму шли. Ворон жрали и вышли к маяку живыми. Пятьсот сорок верст. Дальше нас море не пустило, не то до Москвы дошагали бы. И о бумагах мы не думали, о жратве забыли, нам нужна была свобода. Любая, только не рабство.
— Мы не в лагере, Улдис. Нам дали шанс.
— Кому ты веришь, Родион? Тем, кто за тобой ходил с кнутом, пока ты горб гнул на рудниках?
— Они идут с нами в одной связке, и уж точно сдыхать не хотят. Теперь мы все равны.
— Бандершу пожалел. Я вижу, как она на тебя смотрит. Ей опора нужна, в тебе она ее и нашла, ты самый здоровый из нас.
— Когда до золота доберемся, там видно станет, кто кому опора, — вмешался в перепалку Кострулев, обходя сейф.
— Хочешь взглянуть на содержимое? — спросил Чалый.