В чужой стране
Шрифт:
«Вот оно что! Теперь ясно…» — Шукшин, раздумывая, тер кулаком подбородок. В прищуренных глазах вспыхнул злой огонек.
Дядькин, опередив Шукшина, обратился к отцу Алексею:
— Переведите полковнику: солдаты сдают оружие только в двух случаях — когда их берут в плен или когда им приказывает сдать оружие тот, кто вручил его. Мы в плен вам не сдавались, господин полковник. Мы солдаты Красной Армии… Никаких разговоров о сдаче оружия быть не может!..
Дядькин, с трудом сдерживавший гнев, говорил так быстро, что отец Алексей едва успевал
— Господин полковник, я имею приказ принять от вас оружие!..
— Но я не имею приказа его сдать! — отпарировал Шукшин. — Не сможете ли вы помочь мне связаться с командованием Красной Армии?
— Я не уполномочен решать такие вопросы, — ответил полковник и нервно, нетерпеливо постучал ладонью по столу. — Не уполномочен!
Шукшин встал.
— Благодарю, господин полковник, за приятную беседу. Я был рад познакомиться с вами…
— Надеюсь, что мы еще увидимся. — Полковник протянул руку Шукшину. Шукшин, встретившись с ним взглядом, спросил:
— Вы не сможете доложить о моей просьбе фельдмаршалу Монтгомери?
— Монтгомери будет знать о нашем разговоре.
Шукшин, Дядькин и Маринов вышли из штаба возмущенные.
— Ишь ты, какие прыткие — оружие им сдать!.. — горячился Дядькин. — Чего доброго, еще пушки против нас выставят!
— Да, обстановка сложная… — озабоченно проговорил Шукшин. — Очень сложная… Тут надо подумать…
Они вошли в небольшой пустынный сквер, сели на скамейку возле клумбы, сплошь усыпанной пышными огненно-красными цветами. День был теплый, тихий и светлый, только пестрая листва на асфальтированных дорожках напоминала о наступившей осени.
Шукшин, раздумывая, поднял с земли коричневый лист каштана, покрутил его в ладонях.
— Не уйти ли нам отсюда? Надо держаться поближе к бельгийским партизанам… Как вы думаете?
— Правильно, — согласился Дядькин. — И надо сегодня же связаться с главным штабом партизанской армии.
— Связь со штабом необходима, — проговорил Маринов. — Штаб поможет разобраться в обстановке. Мне кажется, что Монтгомери не будет спешить докладывать о нас Сталину… — Маринов, напряженно думая, сощурил глаза. — А что если послать письмо советскому послу в Лондоне? С Лондоном-то у них связь отличная!
— Идея! — поддержал Дядькин. — Как это мы сразу не сообразили… Сегодня же пошлем бумагу. А пока придется уйти в другой город. Пошлем в Брюссель Кучеренко, посоветуемся с партизанами…
Кучеренко, побывав в Брюсселе, в штабе партизанской армии, сообщил, что бельгийцы советуют перебазироваться в Хасселт.
— В городе одни партизаны. Ни английских, ни американских частей нет.
— А чья зона? — спросил Шукшин.
— Американская.
— Ладно, поедем. Посмотрим, что скажут нам господа американцы.
На рассвете бригада была поднята по тревоге. Отряды построились по границе строевого плаца, образовав букву П. Шукшин, выйдя на середину плаца, обратился
— Бригада уходит в Хасселт. Передвинемся ближе к нашим друзьям-партизанам, к нашему старому дому, к лесам… Переход в Хасселт проведем как тактическое учение. Отряды должны показать на марше высокую дисциплину, организованность и бдительность. В Хасселте проведем разбор, определим, чей отряд показал себя на марше лучше…
Шукшин уже хотел было подать команду к выступлению, как вдруг стоявший рядом Воронков воскликнул:
— Трефилов! Трефилов вернулся!
В ворота лагеря входила группа вооруженных людей. Впереди шагал Трефилов. Шукшин подал команду «вольно» и заспешил навстречу партизанам.
Группа под командованием Трефилова действовала самостоятельно, в отрыве от бригады, почти месяц. Не трудно представить себе радость партизан четвертого отряда, увидевших своего командира, своих боевых товарищей. Как только Шукшин скомандовал «вольно», весь четвертый отряд кинулся к Трефилову. Плац огласился ликующими возгласами.
Новоженов бросился к своему другу Чалову.
— Миша! Друг!
— Петро! Братишка!
К Дубровскому подбежал Базунов.
— Мать честна, Дубровский, Алеша!.. Эх ты, чертяка! — Базунов ударил друга по широкой спине, смахнул слезу, набежавшую от радости. — Гляди, ребята, он вроде еще здоровше стал… Дай же я тебя обниму, леший!
Трефилов коротко доложил о боевых операциях, проведенных группой. Когда союзные части вышли к голландской границе, он передал им восемьдесят солдат и офицеров противника, захваченных в плен, и повел партизан на Мазайк. Недалеко от города группа соединилась с отрядом Триса. В Мазайке находилась не меньше двух батальонов вражеской пехоты, но партизаны, хотя их было только двести человек, решили ворваться в город, чтобы спасти его от разрушения: гитлеровцы заминировали промышленные объекты, железнодорожную станцию.
— Еще бы несколько часов, и все взлетело бы на воздух, — рассказывал Трефилов, дымя сигаретой. — Станцию мы захватили почти без боя — немцы не ждали удара с той стороны. А на улицах сильный бой разгорелся… Хорошо, что помощь подоспела, шахтеры из Айсдена пришли, а то бы нам туго пришлось. Мы восемь часов город держали! Англичане только ночью подошли… Приготовились штурмовать, а в городе ни одного фашиста!
— Как там наша Мать, Елена Янссен? — спросил Шукшин. — Не вернулись ее сыновья?
— Нет, не вернулись. Вам всем привет передавала. Скажи, говорит, чтобы берегли себя… — Трефилов помолчал, проговорил с волнением — Если бы вы видели, Константин Дмитриевич, как нас встречал Мазайк! Пальба еще идет, пули свистят, а народ на улицы высыпал. Бегут к нам, обнимают… Верно говорят, что друзья познаются в беде. Бельгийский народ нас не забудет… Нет!
Перед вечером бригада вступила в Хасселт. Власть в городе осуществлял штаб местных партизан. Комендант района Матье Нюленс, давний друг Дмитрия Соколова, отвел бригаде самое лучшее здание.