В чужой стране
Шрифт:
— Шнэль! Быстро!
Войдя в нарядную, Шукшин окинул быстрым взглядом помещение. Стефана Видзинского не было. «Неужели он не придет сегодня?..» Шукшин, с трудом сдерживая волнение, подошел к пареньку, раздававшему шахтерские лампы.
— А где дядя Стефан?
— Заболел. Но он сказал, что завтра придет. Разве ему можно лежать, когда у него такая семья? А легкие у дяди Стефана совсем никуда не годятся…
В груди у Шукшина похолодело. Он плотно сжал побелевшие губы, растерянно посмотрел на Зуева, стоявшего
В забое Шукшин сказал Зуеву:
— Мне приказано уходить сегодня. Немедленно.
— А Видзинский? Его же нет…
— Я пойду один. Тебя выведут завтра. Тюрморезов скажет, кто пойдет с тобой.
— Нет, я пойду с вами. Одному вам нельзя. Решили вместе, так и пойдем вместе!
— Я не имею права рисковать твоей жизнью.
— Константин Дмитриевич, я пойду! — твердо ответил Зуев.
— Хорошо, вдвоем. Думай, как выбраться во двор…
Найди Марченко!
Шукшин расспросил матроса, как тот добирался до леса, в каком направлении деревня Опутро. Марченко рассказал.
— К лесу выйдете, так горы держитесь. Прямо на нее! Гора недалеко… Ну, а я следом. Я не задержусь!
— Завтра Видзинский должен приготовить костюмы. В конце смены… Скажешь ему, что меня поторопили. Пойдешь вместо…
— Есть! Спасибо… — Марченко сжал руку Шукшина. — До встречи! Счастливо вам, батя…
За полчаса до конца смены случилось несчастье: обвалилась порода, Шукшину и Зуеву, работавшим рядом, изранило руки.
Подбежал шеф-пурьон. Увидев на руках пленных кровь, со злостью крикнул:
— А, дьявол вас возьми! Идите к доктору, я позвоню наверх… Пропасть с такой работой!
Когда поднялись в надшахтное помещение, там уже толпились люди. Бельгийцы, французы, итальянцы, югославы, поляки, работавшие в верхних горизонтах, сдавали инструмент, переодевались. В нарядной стоял разноязычный говор.
Шукшин, выставив вперед залитые кровью руки, быстро пошел к выходу. Зуев поспешил за ним, держа исковерканную левую руку на груди. Кровь просачивалась между пальцами, заливала черную спецовку.
Солдат, стоявший в дверях, схватился за автомат.
— Хальт! Цурюк!
Шукшин протянул окровавленные руки.
— Видишь? В санчасть!
Солдат отпрянул, замахнулся автоматом. Но тут подошел унтер-офицер, начальник конвоя, приказал:
— Отведи их в санчасть, Карл.
Солдат сердито посмотрел на пленных, отошел в сторону, пропуская вперед.
— Шнэль! Шнэль!
Шел дождь, двор шахты, освещенный прожекторами, блестел множеством лужиц. В низком небе неслись облака. Шукшин заметил все — и лужи и эти облака. Сейчас, когда наступила решающая минута, он был спокоен. Мозг работал с необыкновенной быстротой и ясностью.
Санчасть помещалась в здании шахты, за углом, в глубоком подвале, куда вела крутая и узкая каменная лестница. «Идет дождь, немец не останется ждать нас наверху, у входа в санчасть, — спокойно размышлял Шукшин, шагая по лужам — Он спустится с нами. На лестнице темно. Я оступлюсь, упаду… Схвачу за
Гитлеровец действительно не захотел стоять под дождем, стал спускаться в санчасть следом за пленными. Но он, будто почувствовав опасность, шел настороженно.
Как только они прошли половину длинной лестницы, Шукшин «оступился», упал, негромко вскрикнув. По его расчету, спускавшийся следом солдат должен был сделать по инерции один-два шага. Но гитлеровец мгновенно остановился и отскочил назад, наверх.
— Лос! Лос! Пошел! — угрожающе крикнул он.
Шукшин со стоном поднялся и стал медленно, опираясь на перила, спускаться вниз. Гитлеровец продолжал стоять, держа автомат наготове. Он ждал, когда пленные откроют дверь санчасти.
В небольшой комнате, перевязочной, куда они вошли, несколько бельгийских шахтеров ждали очереди на перевязку. После окончания смены в санчасти всегда собиралось много людей.
Медицинская сестра, миловидная девушка, бинтовала голову здоровенному рыжему парню, сидевшему перед ней на табурете, и весело переговаривалась с обступившими ее шахтерами. Зуев подошел к девушке, показал руки. Сестра поморщилась.
— О, как сильно… Идите к доктору!
Доктор сидел в соседней, смежной комнате. В его кабинете тоже было много людей. Шукшин и Зуев встали к стене, напротив двери.
Солдат остался в перевязочной. Навалившись грудью на низкий белый шкаф с медикаментами, он заговорил с хорошенькой сестрой, чему-то громко засмеялся. Автомат лежал рядом, у локтя. Шукшин и Зуев не спускали с солдата глаз. В открытую дверь им были видны его спина и ствол автомата.
В санчасть вошла еще группа бельгийцев. Солдат не обратил на них внимания, даже не обернулся. Шукшин тронул ногой Зуева и незаметно подвинулся к двери. Полшага, еще полшага, еще…
Только что вошедшие бельгийцы встали так, что солдата теперь не видно. Шукшин и Зуев вошли в перевязочную и, прячась за спины шахтеров, выскользнули из комнаты. Через минуту они уже были наверху, во дворе шахты. Все дальнейшее продумано и рассчитано. Прижимаясь к темной стене, они крадутся вдоль здания. Останавливаются, быстро снимают куртки, выворачивают наизнанку и надевают снова. Теперь огромных белых букв «SU», намалеванных на груди и спине, не видно.
Зажав в руке большой складной нож, Шукшин быстро отделяется от стены, выскакивает на бетонную дорожку, ведущую к северным воротам, через которые пропускают бельгийских шахтеров. Зуев — за ним.
На северных воротах обычно стоят полицейские из бельгийцев. Видзинскии однажды намекнул, что среди них есть «свои парни». Так или иначе, но от бельгийцев легче уйти, чем от немцев: бельгийские полицейские несут службу не столь ревностно. Только бы не оказалось близко немецких автоматчиков! Они несут охрану внутри двора, следят за зданием шахты и заборами. К воротам автоматчики подходят редко. Разве русский пленный осмелится пойти через ворота, где стоят полицейские? Еще не было такого случая!