На пути к Итаке я наконец-то вижу себя самого:образ, бледнеющий с каждым гребнем волны,по мере того как гребцы, наводящиеее синий холодный контур, продвигаясь вперед,от прочих отстают кораблей, погибают во снахили умирают на веслах:их исчезновение мало-помалу приготовляет меняк прибытию, что вечно меня подгоняло:розовые горы в снегу, встающие из лилово-синего моря,растворяют мои черты в своих очертаниях.Я — тот самый никто, в кого меня превратила Итака.Та отражающаяся в море Итака, которую я покинул.Та Итака, по которой, мне мнилось, я тосковал,когда тоску еще можно было облечь
в форму и заглушить.
Расстояния
Расстояния растути все дальше отстоят друг от друга листья.Все дальше отстоят друг от друга люди,и все дальше отстоят друга от друга слова.Все дальше отстоят друг от друга чувства.А мертвые листья, мертвые людии забытые, избитые слова и чувстватихо и незаметно прибывают в числе между еще живыми.
Медитирующий верблюд
Белые, покрытые снегом горы вдали,за весенне-зеленой степью,придают степи характер степи,а весенне-зеленая степь,в свою очередь,придает горам характер гор,таким образом, степь становится отграниченной и плоскойи потому пригодной, чтобы стоять на нейи созерцать горы,пока на них держится снег.
«Если даже бабочки ошибаются…»
Если даже бабочки ошибаютсяи, ослепленные резким полдневным светом,налетают на скалы,неудивительно,что мы принимаем самих себяза тень огромных крыл,что порой накрывает землюи заставляет умолкнуть даже цикад.В образе окаменелого богомолая сижу внутри глыбы,о которую расшиб голову,и жду, когда же меня выбьет на волю резец.
Пиа Тафдруп
Разговор с деревьями
Деревьярасскажут моему отцуо времени года:белые стволы березсияютв его сознании,вытянутые, несломленные,нежные на ветру.Без листьев —и, значит, зима, и, значит, лучисквозь ветки пронзают оконное стекло.Глубокая листва —и, значит, лето, и темно в тени,желтеет —и это непременно осень.Сегодняшний деньи такой же день пятьдесят лет назад —не различить.Два часа прошлоили две минуты —разве это и вправду что-то значитв надежном укрытиипрозрачной детской памяти?Я это или моя мать —там, в кресле, —какая разница?Я здесь или моя сестра —разве это важнов нашем уюте?Растущие тенитак далеко, их и не разглядеть.Что нам грядущие тени:мы смотрим на белку —как она с ветки на ветку скачетпо вишневому дереву.Березы наполнились весной —и только это важно.Сейчас.Сейчас так тихо,и солнце светит в комнате.Теплеет. Сейчасмы живы…Что будет с нами,когда иссохнут деревьяот самых корней,когда их души медленнопрорастут к звездам?
Впустить собаку
Мой отец всегда оставляет дверь нараспашку,сквозняк врывается в его жизнь,спутывает мысли,играет с белымилоскутками памяти.Он стоит в дверях, на краютемноты,зовет свою непослушнуюсобаку.Она умерламного лет назад.Выглянешь за дверь —а там мир, настоящая катастрофа,перепутанный мир.Война закончилась, но солдатывсе никакне обретут покойна земле.Обыски, обвинения,доносы.Ночью холодно,где же онатак долго ходит…Неужели отецНикогдане будет прежним?Приказы, аресты,чрезвычайные положения.Времени все меньше,не заметили, как завтрашний день стал вчерашним.Подземным ходомвозвращается собака, и я впускаю еедомой —я ничегоне хочупонимать.Я глажу собаку, я даю ей воды.
Изгнание из Рая
В корзине — гроздья винограда,спелые ягоды.Вино,которое испил мой отец,было сладко-пьянящим,но его любимаяженщинастала ему матерью,а он ей сыном —времяжить вместе порознь.В корзине — гроздья винограда,забродившие ягоды.Вино,которое испил мой отец,было терпким и пронзительно горьким.Он знает, что сам оннамного сильнее своего тела:оно тащит егов болезнь и угасание.Любовь и гнев отнынеодинаково бессильны.В корзине — гроздья винограда,гнилые ягоды.Вино,которое испил мой отец,было прогорклым и кислым.Светит ли солнце в дождьили дождьпереливается на солнце —все едино:вода продолжает прибывать,и резкий запах теперь повсюду,и не прогнать его.
Сёрен Ульрик Томсен
«Мне утром пришло письмо, а внутри…»
Мне утром пришло письмо, а внутри —письмо, и письмо,и медно-зеленый листок из другого времени года.Нас развеяло по всем осенним темно?там,каждый со своим опытом, со своими тараканами в голове;экосистемы тел синхронно вращаются впостелях с таймером;любовь, которую не может отлучить даже жизнь,блуждает, словно призрак во плоти, и все жесветовые конусы цветущих каштановпляшут в цитате из скомканного послания:пути сходятся именно там, где они расходятсяна пульсирующем перекрестке души.
«Я забылся посреди предложения, и одно за другим…»
Я забылся посреди предложения, и одно за другимслова обморочно выпадают из моего языка,стих, заново крещенный в гашеной извести,обнажает самые большие бездомные слова и обороты:они сшибаются, подобно тяжелым товарным вагонам,невероятное и поразительное беспамятствоощупью отыскивает то место,где душа накрепко припаяна к плоти! кто посмеет писать, когда земной шар взял и остановился,чтобы те, кто приходят в мир, и те, кто уходят,могли разминуться, не испытывая головокружения?
«Давным-давно уже мечта о несбыточном…»
Давным-давно уже мечта о несбыточномкапитулировалаперед надеждой хотя бы на лучшее,которая теперь должна уступить мольбе,чтобы нас миновало худшее.Мы едва ли не благодарны,когда мелкие бедыставят нас на местов бытиинеобозримом и знойном, как равнины Испании.Спускается тьма,сухие пальмы шуршат за шторами,и моя белая плоть отсвечивает, как глетчер,в зеркальной столешнице номера 19,когда я наклоняюсь зажечь свечудля незримой души.