В дебрях Африки
Шрифт:
Васукумы подходили все ближе, но осторожно и, как мне показалось, нехотя. Впереди толпы, направлявшейся с юга, несколько человек все выскакивали вперед и прыгали метрах в трехстах от нас. Одного из них мы подстрелили и вслед за тем выстрелили в их сторону из пулемета, выпустив до полутораста патронов сразу. Хотя не задели ни одного туземца, но этого широко разлетевшегося выстрела и града пуль было достаточно: они бежали. Я послал один отряд навстречу толпе, шедшей с востока, другой отряд направился пригрозить надвигавшимся с севера, и васукумы отступили по всей линии.
Во время этой демонстрации, в которой принимали участие, вероятно, 2 000 человек, у них убили только одного воина.
У нас не было времени воевать с васукумами, и потому 21 сентября мы выступили дальше. Делать нечего, нам не удалось раздобыть ветчины и бисквитов, но и Мелисса не получил того красного сукна, которое мы для него пригото– вили.
Не успели мы отойти нескольких километров, как уже по сторонам начало собираться население Уримы, и в 8 часов утра на нас напали.
На этот раз нечего было уговаривать египтян и их прислужников, чтобы не расползались в сторону; они вели себя для наших целей отлично, сбились в кучу и крепко держались друг за друга. Впереди них шли два отряда, а в арьергарде Бонни с суданцами и Шукри-Ага со своим отрядом. Васукумы, будь они даже втрое многочисленнее, не могли бы нанести нам серьезного вреда, однако им, вероятно, казалось, что нас можно чем-нибудь пронять, и они продолжали нам сопутствовать, то подскакивая сбоку, то преследуя арьергард. Но мы невозмутимо шли вперед и к полудню пришли в Муанзу, расположенную на краю так называемой Иорданской нулли, т. е. извилистого сухого оврага, шириной в 40 м, глубиной до 10 м, бывшего русла одного из старых притоков озера, промытого в толще озерных осадков. На дне этого оврага достают воду, вырывая в песке ямы.
Туземцы все вертелись вокруг нас, и мы захотели еще раз попытаться склонить их к миру. Для этого мы послали Поли-Поли, старшего из васукумских проводников, поговорить с ними. Поли-Поли в переводе означает «Потихоньку-Полегоньку». Целый час он издали перекликался с ними, и, наконец, несколько туземцев решились подойти поближе и даже вошли в лагерь. Их обступили и всячески старались показать им доброе расположение и внимательное гостеприимство, искренно желая мирного разрешения этой «войны». Покуда мы обменялись знаками дружбы и начали отрезывать им куски тканей в подарок, толпа васукумов подошла совсем близко.
Делегация ушла из моей палатки, по всем признакам, крайне довольная, но не прошло и пяти минут, как я услышал залп пятидесяти ружей. Выскочив из палатки, я увидел неприятеля в середине лагеря: один из моих людей лежал, пронзенный копьем, козы наши прыгали, как угорелые, угоняемые из ограды, а на дне «нулли» толпились васукумы. Положение было критическое, но, к счастью обошлось без серьезных потерь: семерых туземцев убили, а коз мы всех собрали и привели назад.
На другой день в обычный час выступили в дальнейший путь. По обеим сторонам дороги селения тянулись беспрерывно, и все обитатели южной Нэры высыпали на дорогу. Однако они ограничились тем, что, растянувшись сплошною толпой километра на три, следовали за нами по пятам и от времени до времени стреляли в нас из мушкетов. Это продолжалось три часа; наконец, когда мы выходили из пределов Нэры и вступали в пределы Мамары, они вдруг испустили несколько воинственных воплей и кинулись на нас. Сбросив вьюки, мы обернулись им навстречу, и через минуту они уже разбежались во все стороны. Мы подняли вьюки и пошли дальше. Но туземцы собрались снова и пошли по обеим сторонам нашего каравана; таким образом мы шли вплоть до Секэ – это был утомительный шестичасовой переход.
22 сентября из северного Секэ мы шли до Секэ Кункуру, т. е. до Главного Секэ (столицы), и все время нас сопровождали громадные толпы. Хотя мы знали, что сдержанность и разные знаки доброжелательства с нашей стороны редко производят желаемое действие на дикие племена, разгоревшиеся желанием борьбы, однако все-таки не хотели подливать масла в огонь и останавливались лишь в тех случаях, когда они открыто нападали на нас.
Всем нам до крайности нужно было отдохнуть и освежиться. Весь скот и верховые ослы уже два дня ничего не пили, а в Секэ воды мало, да и та солоновата. Солнце пекло нестерпимо, и кожа на лицах стала темно-бурого цвета и трескалась. Трава в поле была так коротка, что скот ничего не мог захватить, и мы вырывали корни, чтобы накормить отощавших животных.
23 сентября дневали. Туземцы показались метров за 800 от лагеря, но мы отогнали их несколькими выстрелами и после семидневного похода с беспрестанными перестрелками могли, наконец, хоть немного отдохнуть.
25-го числа вступили в округ Синьянгу, где женщины встретили нас приветственным люлюлюканьем; оказалось, что тут уже прослышали о нашей «маленькой войне» с васукумами; и каждый встречный старшина выражал надежду на то, что мы хорошенько проучили этот скверный народ, который всегда притесняет проезжих и чужестранцев, да и всем соседям надоел.
Переходя из одного района в другой и всюду встречая совершенно отдельное, обособленное правительство, со своим вождем и советом старшин, с присущими местным обывателям правами и обычаями, нам приходилось считаться еще с личными особенностями главы каждого из этих крошечных государств и менять свой способ обращения с ними согласно возрасту, смышлености и личным вкусам каждого из них.
Вращаясь в этих мелких сферах, мы были вынуждены приноравливаться к ним и повсюду удовлетворять предъявляемые требования. Вот, например, маленький округ Синьянга с населением никак не больше двух тысяч душ, а между тем вождь его и старшины гордятся своими порядками ничуть не меньше того, чем иной монарх со своим сенатом гордятся настоящей империей.
Здешний правитель сам чувствовал себя не очень сильным и отлично сознавал, что храбриться ему не пристало, а излишняя навязчивость может быть даже опасна, и тем не менее он настойчиво требовал с нас пошлин в тех размерах, какие считал правильными. Мы уплатили все сполна, сопровождая свою дань приветливыми словами. Местный владыка не захотел остаться в долгу и с не меньшей любезностью прислал нам подарки; тогда и его подданные поспешили к нам в лагерь и натащили кукурузы и прочей провизии в обмен на наши ткани и бусы. Во время этого менового базара они дружились и братались с нашими людьми.
И все-таки в Уриме и в Нэре на нас кидались, как волки, до самых границ провожая нас воинственными воплями и обидными демонстрациями. С обеих сторон нас теснили и к нам приставали воины с устрашающими криками, мальчики с насмешками и девушки с различными гримасами и хихиканьем. Они надоедали нам жестами и терзали слух пронзительными криками, визгом и дерзкими дикими выходками. Все это, конечно, можно вынести, не выходя из себя. Слова их не оскорбляли нас, но поневоле мы были настороже, в постоянно напряженном и сдержанном состоянии.
Только остановишься и раскинешь лагерь – туземцы обступают толпами. Группы длинноногих, нахальных парней останавливаются у самых палаток и то размахивают своим оружием, то дуют в свои пронзительные дудки, то как-нибудь иначе стараются вывести из терпения. И все это только потому, что нашу умеренность принимают за страх. Они озираются вокруг, видят, что их вчетверо больше, чем нас, и начинают шептаться и перебрасываться замечаниями, точно в деревне на ярмарке: «Какая жалость, что их не проймешь ничем! Не хотят драться. А кабы затеять драку, я бы сейчас завладел вон той тканью, или ружьем, или вот этими штуками, что лежат в ящиках» и т. д. до бесконечности. Иногда и вождь проникается такими же стремлениями, и, одобряемый уверениями, что тут ничем не рискуешь, вступая в драку, он также пускается в какое-нибудь рискованное предприятие и, потерпев неудачу, сожалеет о ней, а не о том, что попытался ограбить прохожих.