В дебрях Африки
Шрифт:
Признаюсь, все это наводило меня на мысль, что мы предприняли довольно неблагодарный труд. Всю жизнь он будет ненавидеть меня, и его приятели Фелькины, Юнкеры, Швейнфурты наслушаются на мой счет всевозможных жалоб, и никому из них в голову не придет поразмыслить, что на свете есть над чем поработать и помимо набивания музеев черепами и чучелами, и что африканский материк создан всемогущим создателем, вероятно, не для того только, чтобы служить рассадником для ботанических коллекций и энтомологических кабинетов.
Каждый встречаемый мною туземец, все равно великан или пигмей, укреплял во мне мысль, что Африка имеет иные права на внимание человечества; каждая новая черта роскошной природы все более доказывала, что тут давно пора приложить труд и помощь цивилизации, [41] что прежде всего надо построить железные дороги, что огонь и вода суть самые существенные средства сообщения и что на этом издавна заброшенном материке они нужнее, чем где-либо.
Увы, увы! Этот великолепный горный хребет так близко от нашего лагеря, а я еще не нанес его на карту, а то, другое озеро, о котором мы столько наслышались от Кайбуги, вахумского вождя, так и не открыто; долина Семлики, со всеми сокровищами лесов и всяких растительных продуктов, еще не исследована, да и река Семлики, которая, по слухам, соединяет верхнее озеро с нижним, не прослежена. Мы слушали об удивительных соленых озерах, в которых соли столько, что хватит на продовольствие всего земного шара; о людях необычайного роста — васонгорах и о множестве других, мирных и любопытных племенах; о таинственных ваньявинджи, которые будто бы произошли от белокожих; под боком у нас высились громадные горы, покрытые вечным снегом, которые, по-моему, должны быть те самые Лунные горы, о которых говорит предание; мы находились в стране подлинных Истоков Луны, считавшихся мифическими, в стране чудес и тайн, на родине пигмеев и великанов древних сказаний, — как же не рваться всей душой к проверке этих сказок, как не стремиться к раскрытию этих тайн. Неужели создатель, поднявший эти вечные громады, одевший их склоны мхами, лишайниками, сочными травами, избороздивший их мириадами потоков, по которым снеговые воды устремляются в плодоносную долину, повелевший могучему, бесконечному лесу окутать ее, а темной, обильной листве его блестеть неблекнущей зеленью, неужели он затем только сотворил все это, чтобы с течением времени здесь было убежище для птиц и пресмыкающихся?
41
О "помощи цивилизации" отсталым народам Африки сейчас настойчиво кричат империалисты. "Колонизовать, — писал недавно бельгийский министр колоний Флишовер, — это значит принести цивилизацию отсталым народам, которые не в состоянии своими силами подняться из дикости, в которой они пребывали столетиями. Колонизация — это работа, большая работа на службе и в интересах отсталых народов". Лейбористский министр английских колоний в 1946 г. заявил, что английская политика в Африке имеет в виду "не британские интересы, а счастье, процветание и свободу самого колониального народа". Но это грубая ложь, беспримерное лицемерие! Что изменилось в тропической Африке за 50 — 60 лет, прошедшие со времени империалистического раздела? Тропическая Африка как была, так и осталась отсталой аграрной территорией, где никакой обрабатывающей промышленности не было и нет. Мотыга как была, так и осталась основным орудием земледельца. Производительность крестьянского труда была низкой, низкой она осталась и до сих пор. Но раньше крестьянин все свое внимание и весь свой труд отдавал производству продуктов личного потребления, а теперь свои лучшие силы отдает работе на европейцев, чтобы своим жалким заработком уплатить налоги, штрафы и долги. Раньше прибавочный продукт крестьянина, как бы он ни был мал, оставался в его хозяйстве за незначительным вычетом в пользу вождя, теперь у него отбирают не только прибавочный, но и часть необходимого труда. Раньше он иногда голодал, если какое-нибудь стихийное бедствие мешало ему создать продовольственные запасы, теперь он голодает систематически. Об исключительной бедности крестьян и систематическом недоедании говорят все беспристрастные наблюдатели. Раньше народ тропической Африки был неграмотный, неграмотный он остался и теперь. Колонизаторы завезли в тропическую Африку не известные там ранее болезни, но не завезли врачей; сеть лечебных заведений совершенно ничтожна. Народ стоит на грани вымирания — такова оказываемая "помощь цивилизации".
Обилие съестных припасов составляет одну из самых замечательных особенностей этих мест. Десять батальонов могли бы квартировать здесь, не имея ни малейшей надобности в провиантских обозах. Стоило только сорвать да съесть. Разведчики доносили, что со всех сторон простирались плантации, отягченные плодами. Амбары битком набиты красным просом, хижины унизаны кукурузой, в огородах ямс, бататы, колоказия, табак, всякая всячина.
С предгорья Угарамы, где мы расположились лагерем 27 мая, видно было, что склоны гор до высоты 2 500 м испещрены участками возделанной земли, что извилистые ложбины заросли банановыми рощами, и как по горам, так и в равнинах население было густое, растительность великолепная, при необычайном изобилии продовольствия. В бинокль можно было разглядеть, что и верхние части склонов и самый гребень хребта до высоты 3 000 и даже 4 000 м покрыты густыми лесами, и всюду, где почва не была возделана, леса сходили до самой подошвы гор. Там, где склоны были лишены древесной растительности, росли дикие бананы: они поднимались на очень значительную высоту по горам и своими пышными шатрами осеняли самые высокие горы. Заостренные вершины Рувензори опоясывались тучами свинцового оттенка, а передовые горные цепи словно играли в прятки, беспрестанно то заслоняясь, то высовываясь из-за бегущих масс белых облаков. По указаниям анероида, Угарама находится на высоте 897 м, а судя по точке кипения, — на 895 м над уровнем моря.
Ближайшая горная цепь, на одном из отрогов которой лежит селение Угарама, по угловому измерению доходит до высоты 2 780 м.
Две женщины, найденные в лесу близ деревни, обе светлокожие и очень приятной наружности, оказались. говорящими на языке киньоро. От них мы и выведали, что находимся в Угарама, в стране авамба; что на. севере открытая местность, где протекает речка Миссисси вплоть до озера называется Утуку; что к югу ближайший от нас округ будет Букоко, и там живет Сибалейки, верховный вождь авамбов, а за Букоко еще имеется округ Бутама. От них мы узнали, что от Угарамы до северной оконечности Буконжу, или Уконжу, один день ходу, а от Уконжу в двух днях пути находится Торо, но для этого нужно перевалить через горы; короля северного Уконжу зовут Руандика. Женщины сообщили, что у народа ваконжу бывало прежде великое множество рогатого скота, но уара-суры их ограбили и весь скот угнали. Еще они сказали нам, что если мы три дня будем итти вдоль подножья больших гор, то придем в местность, покрытую короткой травой, где много коз, овец и крупного рогатого скота, но уара-суры так часто туда наведывались, что больших стад иметь нельзя. По словам женщин, авамбы расчищают участки леса и обрабатывают землю, а их злейшие враги — пигмеи батуа — портят им все, грабят плантации и убивают самих авамбов, когда те рассеяны небольшими партиями, например, когда находятся на работе в поле или по дороге к ближайшим местам сбыта своих продуктов; кроме того, и уара-суры всюду рыщут, от них нигде не спасешься, и служат они все тому же Каба-Реги.
На вопрос, бывают ли здесь совсем ясные дни, так чтобы снеговые горы были видны дня три-четыре, целую неделю или месяц подряд, женщины сказали, что никогда еще не бывало у них столько дождей, как в этом году, и выразили предположение, не мы ли накликали дождь, чтобы легче распознавать человеческие следы на тропинках? Они сначала приняли нас за уара-суров, но увидели при нас большое стадо и догадались, что мы не могли угнать столько скота от авамбов, так как его у них больше нет. Когда мы сказали им, что отняли скот у людей, признававших Каба-Реги своим начальником, они воскликнули:
— О, если бы наши узнали об этом, они бы принесли вам всего, чего угодно.
— Ну так подите и скажите им, что мы друзья всякому, кто не заграждает нам пути. Мы идем в далекую страну, и так как летать не умеем, то надо же нам итти по какой-нибудь тропинке; но мы никогда не обижаем тех, кто не поднимает на нас копья и не угрожает нам стрелою.
28-го прошли 8 км через ряд холмов, по глубоким ложбинам, беспрестанно то подымаясь метров на шестьдесят по откосу, то опускаясь с такой же высоты в глубину следующей ложбины, дно которой всего несколько метров шириной, а там опять подъем. Холмы эти так круты, что мы то скатывались с них, то лезли, цепляясь за деревья, кусты и лианы, и все время, не переставая, нас поливал частый, пронизывающий насквозь дождик. Гниющие стволы бананов и валявшиеся по земле переспелые плоды издавали противный запах, от которого нас тошнило.
На другой день, пройдя 8 км, пришли в Бутама, по характеру местности совершенно противоположной вчерашней: вместо топкой грязи, каменистых обрывов и беспрерывных переходов с горы на гору, выдалась на наше счастье отличная ровная тропинка, настолько широкая и удобная для наших европейских ног, насколько это возможно в Африке. Песчаная почва быстро впитывала дождевую влагу, густые заросли камыша становились реже, и между ними пробираться было очень легко, тем более, что слоны протоптали эту дорожку превосходно.
В Бутама мы нашли седого старика: он по хилости не был в состоянии убежать и потому остался в ожидании горькой судьбины. На наши расспросы он ответил, что снеговые горы, непосредственно над нами уходившие в необъятную высь, называются Эвирика, Эвирука, Эврика, Эврука и Эвурука, коверкая на разные лады это название под напором сыпавшихся на него вопросов. О пигмеях племени батуа он отозвался с наихудшей стороны, говорил, что они самые отъявленные изменники и предатели и всякими неправдами, лестью и притворством обыкновенно втираются в дружбу к вождям богатых округов, а потом, невзирая ни на братанье кровью, ни на самые торжественные клятвы, внезапно кидаются на своих союзников и умерщвляют их.
30 мая через четыре часа удобного пути легко дошли до Букоко. Дорога все время шла по гладким уступам, образовавшимся от обвалов со снеговых гор, смытых частыми ливнями: подъемы были очень отлогие, густо заросшие камышами, а в тех местах, где почва была возделана, она поражала обилием плодов. Там и здесь торчали гигантские обломки Скал, наполовину затянутые илом и щебнем, который скатился с высот, когда какая-нибудь глыба камня или по мытой дождями земли оторвалась в верхних горных предела и свалилась сюда.
Букоко очень обширное и могущественное поселение, со стоящее из значительного числа деревень; однако войдя него, мы нашли, что оно совсем опустело и даже не на-днях а, наверное, месяц назад. Вокруг него во все стороны расстилались бесконечные превосходные плантации, отягченны плодами; в особенности нас поразило необыкновенное обилие томатов.
Сложив вьюки и устроив лагерь, разведчики по обыкновению шли высматривать окрестности и вскоре встретил людей, одетых в бумажные ткани и вооруженных ружьями которые начали по ним стрелять. Мы услыхали сначала гул кую пальбу из мушкетов, потом более резкую трескотню наших ружей, и затем все стихло. Разведчики вернулись с до несением и принесли ружье фирмы Энфильд, брошенное на месте перестрелки убежавшей шайкой, у которой предполагалось двое смертельно раненных и один убитый наповал. Они привели с собой также женщину и мальчика, очевидно ту земцев, языка которых мы не поняли.