В дебрях времени
Шрифт:
Растерянные, деморализованные хищники метались по долине. Печальное красное око солнца, слегка перечеркнутое малиновыми и темно-серыми полосами облаков, смотрело на место побоища. Живые с испугом обегали истерзанные и изувеченные мертвые тела, и головы их кружились от крепкого металлического запаха напитавшейся кровью земли. Затем, словно по волшебству, оставшиеся в живых скрылись.
Я почувствовал, что нахожусь в последней стадии изнеможения. Излишне рассказывать о моих торопливых поисках чего-либо съедобного, чтобы утолить голод. Это оказалось сравнительно нетрудно, так как растительность олигоцена уже принимала формы нашего времени. Достаточно упомянуть, что найденные орехи оказались съедобны, а бананы — просто вкусны.
О возвращении наверх, в джунгли, сейчас было страшно и подумать. Надо было дождаться утра. Взвалив на плечо связку бананов, я вновь забрался на свою наблюдательную площадку.
Здесь, в быстро темнеющей долине, на земле, по которой до меня не ступала нога человека, в мире все еще диком и юном, со страшной определенностью чувствовалась оторванность от нашего времени и враждебность окружавшей меня теперешней жизни.
Ночь наступала быстро. Стая каких-то невидимых существ наподобие южноамериканских ревунов огласила джунгли наверху истошными воплями и гудением. Вечер мало-помалу наполнился сиплыми и гортанными криками, воплями и шорохами крадущихся в догоравшей заре по чуть приметным тропинкам чутких обитателей джунглей и долины.
Я сидел неподвижно, прижавшись спиной к шершавому камню, и всматривался до боли в глазах. То близко, то далеко мелькали светлячки. Иногда они загорались то в траве, уже едва различимой, то на коре ближайшего дерева. Над долиной повис густой сиреневый сумрак, источавший на западе туман и мглу, но вершины отдельных, самых высоких останцев все еще краснели, как тлеющие угольки.
В долине пламенеющих монументов
Луна серебряным шаром всплыла над иззубренным горизонтом и озарила долину пепельным светом. Мне показалось, что вдали, среди изломанных теней, отбрасываемых останцами, движутся гигантские жирафы. Вглядевшись пристальнее, я понял, что это величайшие из сухопутных млекопитающих — безрогие носороги индрикотерии. Они были крупнее слонов и мастодонтов, крупнее динотериев, и в них действительно было что-то от жирафа с толстыми массивными ногами и могучей шеей.
Я сидел неподвижно, то всматриваясь в мерцающую под луной долину, то поднимая глаза к мигающим точкам звезд, и слушал приглушенную симфонию олигоценовой ночи. В симфонии этой звучали звоны и трели сумеречных насекомых, громовые рыки скрытых во мраке хищников, хватающие за душу голоса жуткой радости и смертельной тоски, обрывки охотничьих песен джунглей, сонные, похожие на серебристый всплеск волны птичьи голоса. Речитативом в этом бескрайнем море звуков катился над долиной лягушачий хор. Эта симфония казалась для меня обретшей смысл речью чужого языка. Так мощно мог биться пульс жизни только в периоды небывало бурного ее расцвета.
Что-то отчетливо звякнуло у меня за спиной. Быстро обернувшись, я смутно различил в густом полумраке огромную серую массу, неслышно ступавшую между недвижимыми каменными башнями. Только сухой тихий шелест задетого куста и лязг когтя о камень выдали присутствие неведомого существа. Я замер. Нечто жуткое, горбатое, размером со слона, бесшумно проследовало мимо на мягких лапах и скрылось в угольно-черной тени.
И вдруг оглушающе громоподобные звуки, в которых смешались гнев и безбрежное море тоски, прокатились над землей. Волосы мои поднялись дыбом. Я с замиранием сердца ждал, что гора обрушится на мою голову, — так силен и раскатист был этот вопль. Говорят, что, когда современный лев издает рык, обратив пасть к земле, он вырывает яму звуковым ударом. Я не знаю, провалилась ли земля в том месте, где олигоценовое чудовище изливало свой гнев и жалобы настороженно смолкнувшему миру, но нервы мои оно разрывало в клочки.
Затем я увидел его. Оно семенило по долине в неверном свете луны. Вообразите себе животное с внешностью гиены и размерами слона, с головой в полтора метра, составляющей четвертую часть его длины, с торчащей дыбом жесткой шерстью на шее и горбатой спине. Вот кто достиг максимума по размерам и мощи из всех наземных хищных млекопитающих. Последний из креодонтов, эндрюсарх, злобный и невероятно сильный зверь уходящего прошлого, и его удивительное внешнее сходство с гиеной лишь усиливало чувство беспредельного ужаса… У него была необычайно широкая грудь и узкий таз. Я поразился, как круто спускалась вниз его спина и насколько задние его ноги короче и слабее передних, толстых, мускулистых, необычайно мощных. Широкие короткие уши были обращены вперед и, словно раструбы звукоулавливателя, вслушивались в ночные шумы. Да, это был эндрюсарх, существо по массивности и величине почти легендарное среди хищников, последний представитель в древнем хищном семействе мезонихид. Креодонт с огромными тупыми зубами… Его подхваченный эхом рев давно смолк в просторах ночи, породив настоящую какофонию панически перекликавшихся голосов.
Эндрюсарх перешел вброд речку и, поднявшись по крутому левому склону, углубился в чащу высоких кустарников. Но как коню не укрыться среди вереска, так и бересклетовый кустарник не мог скрыть эту гигантскую тушу. Тут луна озарила дальние отроги долины, и я рассмотрел неподвижные фигуры высоконогих индрикотериев. Они стояли сомкнутой группой, и их гордые головы возвышались над землей почти на шесть метров.
Индрикотерии чувствовали себя неспокойно. Вот один из них повернулся и с достоинством, неторопливо, иноходью направился в глубину долины и исчез во мраке. Никто из оставшихся не повернул головы, и все продолжали смотреть в направлении приближавшегося чудовища.
И вдруг долина вновь огласилась грохочущим ревом эндрюсарха. Опять дрогнули и закачались скалы, и на осыпи загремели и застучали, сталкиваясь, камни, несущиеся вниз по склону. Группа индрикотериев попятилась. «Как они могут выдержать эту какофонию стоя?» — в ужасе подумал я, прижимая к ушам ладони, и в ту же минуту одно огромное животное рухнуло на бок и конвульсивно задергалось. Луна освещала часть его спины и ноги, все остальное тонуло в тени деревьев.
Хищный гигант остановился, затем опять двинулся вперед ковыляющим шагом и поднял на уровень плеч огромную, в густой шерсти голову. Мне почудилось, что блеснули оскаленные зубы. Донеслось вкрадчивое клокочущее ворчание. Эндрюсарх снова опустил морду, втянул голову в плечи, и медленно, вперевалку, приближался к безрогим носорогам, пристально вглядываясь в их безмолвную группу. Видимо, он опасался встретиться с разъяренными самками с детенышами. Остановившись прямо перед ними, он повернулся вполоборота. Даже на него величина этих живых громад произвела впечатление несокрушимой мощи. А может быть, он проверял их реакцию на свое присутствие?…
Индрикотерии, наконец, преодолели оцепенение, и все, кроме упавшего, шагнули ему навстречу. Они принюхивались, горизонтально вытянув шеи. Эндрюсарх медленно заковылял, обходя их, и они стали поворачиваться за ним, раздвинув губы и обнажив короткие толстые клыки.
И вдруг эндрюсарх оступился и покачнулся, едва устояв на ногах. Индрикотерии сейчас же осмелели: один из них проворно вырвался вперед и, поднявшись на задние ноги, сделал выпад передними. Хищник безмолвно съежился, отпрянул, затем с опущенной головой бросился на другого исполина и толчком плеча опрокинул его. Индрикотерии взревели — это был крик, напоминающий скрежет железнодорожного состава при резком торможении, — и разом, лавиной обрушились на эндрюсарха, поднимаясь на дыбы и нанося удары передними ногами. Наверное, только ребра слона и эндрюсарха могут вынести такие тумаки: бык или лошадь были бы немедленно расплющены. Но эндрюсарх только шире расставил задние ноги, чтобы устоять. А затем он тоже пустил в дело передние лапы.
Длинные когти прочерчивали в воздухе широкие дуги, с громким хрустом срывая с боков гигантов длинные полосы шкуры вместе с толстыми слоями жира. Огромные травоядные, храпя от боли, продолжали наскакивать, они избивали эндрюсарха ногами и пробовали кусать. Эндрюсарх выжидал. Индрикотерии в этой свалке сломали строй, они толкались и мешали друг другу, стараясь дотянуться до противника. Некоторое время ничего нельзя было рассмотреть в этой груде гигантских, отчаянно борющихся тел. И вдруг, издав короткий свистящий рык, эндрюсарх набросился на великана помоложе и схватил его за горло. Метровые челюсти сомкнулись, как капкан, и раздавили хрящ. Индрикотерий с хрипом повалился. Эндрюсарх сразу же взвился на задние лапы и наградил другого индрикотерия оглушительной затрещиной. Тот рухнул на колени, и хищник всей тяжестью прыгнул на него. Сквозь ворчание и хрип послышался сухой треск ломающихся ребер. Оставшиеся индрикотерии, зализывая на ходу широкие рваные раны, иноходью ушли в темноту. Они проиграли битву.