В дни Каракаллы
Шрифт:
Но легат Цессий Лонг сохранял на грубом лице полную невозмутимость, хотя и не без досады готовился к битве. Как рассудительный военачальник, он предпочитал обходиться без кровопролития, если можно было достичь поставленной цели другими способами.
Ехавший за легатом на старом коне сутулый Бульбий, представлявший вместе со своим горбом довольно жалкое зрелище с воинской точки зрения, тихо сказал Вергилиану, прикрыв рот рукою:
– Видел? Неплохо выбрал поле для сражения. Наш старый пес знает свое ремесло. Только мы не очень-то разбираемся в литературе.
Эпистолярий тут же рассказал, что Лонг
Кузнецы с веселыми шутками поволокли пленника к одной из повозок. Только теперь молодой варвар понял, какая готовится ему участь, и стал яростно вырываться из цепких солдатских рук, за что его награждали новыми ударами. Я видел, как он с тоской оглянулся в ту сторону, где носились по полям его свободные братья, точно ждал оттуда выручки. Никакой надежды на это не было. Омерзительно лязгнула железная цепь.
Поблизости паслись кони, захваченные у сарматов. Вдруг лохматая лошадка, на которой, очевидно, ездил пленный юноша, отделилась от подруг и с радостным ржанием, грациозно выгибая шею, помчалась к своему молодому хозяину. Не обращая никакого внимания на крики погонщиков, она подскакала к сармату, положила ему голову на плечо, и он стал гладить ее розоватую морду. По щеке у пленника скатилась крупная слеза. Даже грубые люди были растроганы и очень удивлялись такому случаю. Но тяжкий молот уже ударял по железному кольцу.
В это время послышались крики:
– Смотрите! Аррабона в огне! Аррабона в огне!
Мы обернулись и увидели, что на севере над горизонтом медленно поднимается черный столб дыма. Среди воинов произошло замешательство. Дым напомнил о войне, о том, что, может быть, сегодня людей ожидает смерть в сражении или мучительные раны. Кузнецы стояли с опущенными молотами и, опираясь на них мускулистыми руками, тоже смотрели на дым. В нем было что-то зловещее. Некоторые стали шептать заклятья, хватались за амулеты, приобретенные за пять денариев у бродячего астролога.
Окруженный трибунами, Цессий Лонг поднялся на коне на холм, откуда было лучше видно все то, что происходило на равнине. Легат трепал рукой огромного белого жеребца. Конь плясал от нетерпения, хотя тяжесть легатского тела весьма чувствительно давила ему на хребет. Цессий Лонг спокойно смотрел на горящую Аррабону – он видел на своем веку немало горящих городов. За его спиной было сорок лет военной службы. Он добился всего, о чем может только мечтать расторопный центурион. Смерть? Она не страшила его, легат неоднократно видел ее на полях сражений. Но у Лонга просыпалась досада, когда он вспоминал, что невозможно унести с собой в иную жизнь все эти серебряные сосуды и другое богатство, накопленное такими трудами. Верил ли он в бытие за гробом? Едва ли. Хотя и считал себя поклонником Митры.
Вот каким образом мы неожиданно очутились в самом пекле военных действий.
Солнце уже стояло высоко. Легион, оставив позади под достаточной охраной повозки и вьючных животных, постепенно спустился на широкую равнину. Цессий Лонг мог теперь вздохнуть с облегчением. Бульбий объяснил нам, что легат ждал внезапного нападения в пересеченной местности. На равнине возможно было развернуть легион в боевой порядок. Лазутчики выяснили, что силы варваров, переправившихся через Дунай, не превышают чрезмерно числа римских воинов, и легат уже не опасался неожиданностей.
К моему удивлению, Вергилиан легко отказался от намерения пробраться в Саварию, где мы были бы в полной безопасности, но, может быть, для того, чтобы скрыть свой страх, с деланным смехом сказал:
– Вот мы неожиданно стали с тобой сынами Марса!
По молодости лет мне мало улыбалось бежать на юг, как сделали бы на нашем месте всякие благоразумные торговцы, и я был вполне счастлив, что живу полноценной жизнью. Когда наступил черед трогаться в путь и обозным повозкам, я возблагодарил небеса, что буду находиться поблизости от поля сражения.
Местность, лежавшая вокруг, казалась пустынной. Поселяне покинули жилища и угнали в укромные места скот и волов. Продвигаясь вперед, мы встречали иногда на своем пути следы пребывания варваров. На дворе скромного сельского святилища лежала обезглавленная статуя Помоны, прижимавшая к мраморному чреву рог изобилия. Голова поверженной покровительницы садов валялась в траве, как никому ненужная вещь. Я бережно поднял ее и положил на ограду. На устах богини застыла улыбка. Вергилиан одобрительно смотрел на меня.
На алтаре варвары сделали мерзость. В храме было пусто и голо, как в покинутом людьми доме.
Цессий Лонг подъехал в сопровождении Корнелина и врача Александра к святилищу, и через невысокую ограду они с гневом смотрели на храмовой двор, где среди конского навоза белела оскверненная богиня.
Александр горько усмехнулся:
– Если верить некоторым поэтам, то подобная же участь ждет в будущем и храмы Рима.
Цессий Лонг с недовольным видом повернулся к нему:
– Мало ли что напишут ваши стихотворцы!
– Рим не может погибнуть, – с убеждением произнес Корнелин, большой поклонник древней римской доблести. – Ибо тогда на земле наступил бы мрак.
Но, очевидно, Цессий Лонг не был расположен вести разговор в подобном духе. Писавший с грамматическими ошибками, никогда не державший в руках ни одной философской книги, легат избегал касаться таких вопросов, где требовалось знать поэтов или историю. Конечно, он кое-чему научился во время ужинов, на которые его приглашали по положению, и не раз слышал, поедая вкусные яства, как соседи по столу, вместо того чтобы отдать дань какому-нибудь блюду, читали стихи, но в глубине души полагал, что ни Гомер, ни туманные рассуждения не стоят выеденного яйца. Слова Александра о возможной гибели Рима он тоже почитал неприличными в устах римлянина, поэтому, процедив сквозь зубы крепкое солдатское словцо, отъехал прочь.