В дни Каракаллы
Шрифт:
Как далеко все это было – беседы с учителем, прогулки в той дубовой роще, где находилась гробница Овидия… Мое детство ушло навеки. Я подумал, что, вероятно, Томы покажутся мне по возвращении тихим захолустьем, после этих громад, колонн, нимфеев. Но я был уверен, что мой учитель и поэт Вергилиан стали бы друзьями, если бы им суждено было встретиться на земле.
Делия считала себя христианкой в часы умиления перед волей небес. Она не понимала, о какой гармонии говорит Вергилиан, утверждая, что в ней достигается равновесие блага и страданий.
– Твоя гармония для просвещенных, – говорила она, – а что делать с нею простым людям, как я и другие?
А я еще был полон надежд. Мне одинаково
Текли мирные дни в Оливии… По утрам мы любовались из окон зеленым морем и лиловатым островом Прохита. Над крышей летали с печальным щебетом ласточки, учившие своих птенцов первым полетам.
Нумерий кричал на дворе рабыне:
– Элея, принеси кувшин воды!
Мы шли к морю. Сидели там под сенью смоковницы и, насладившись морским воздухом, возвращались домой, чтобы подкрепиться пшеничным хлебом и оливками, козьим сыром и медом.
Иногда мимо проходил корабль, так близко, что можно было рассмотреть его снасти и даже лица корабельщиков. Корабли направлялись в Рим, они везли пшеницу и баранов или оливковое масло из африканских портов.
Что происходило в Риме – мы об этом беспокоились мало, и никто не писал Вергилиану, а о местных событиях получали сведения от Нумерия, отправлявшегося каждое утро в соседний городок на рынок, или от рыбаков, приносивших нам в кошнице серебристых рыб. Но однажды появился неожиданно Скрибоний, с посохом в руках, в изорванной тунике, с огромным синяком под глазом, и горестно воздел руки к небесам.
Вспомнив о приглашении Вергилиана, он отправился пешком в Кумы, с пятью сестерциями в кулаке и с надеждой, что кто-нибудь посадит его на попутную повозку, если он будет рассказывать занимательные истории. Так Скрибоний добрался до Вольтурна и там завел дружбу с горшечником. Ремесленник вез в Кумы сосуды своего производства и с удовольствием взял веселого путника с собой, так как вдвоем было безопаснее ехать. Но в пути на них напали разбойники, может быть, те самые рабы, что убежали от Веспилона. Они жестоко поколотили горшечника, цеплявшегося за свое добро, разбили сосуды и угнали мула. Досталось и Скрибонию, пытавшемуся увещевать разбойников: «Злодеи, имейте хоть каплю жалости!»
В довершение всего латроны отняли у путников дорожные плащи и скрылись. Проклиная судьбу, Скрибоний и горшечник кое-как добрели до ближайшего селения, где их приютили сердобольные люди, и оттуда поэт поплелся в Оливий. На глазах у Делии были слезы.
– Бедный Скрибоний! Выпей вина, это подкрепит тебя.
– Только не разбавляй его водой, – ворчал пьянчужка, – не люблю, когда нимфы вмешиваются не в свое дело.
С удовольствием вымывшись в огромном глиняном сосуде, служившем в Оливии испокон веков для омовения, и облачившись в чистую тунику, которую предложил ему из числа своих одеяний Вергилиан и потому непомерно длинную, несчастный немного пришел в себя и стал передавать римские новости:
– В Риме все по-старому. Император на Востоке. Война продолжается… хотя нет больше извещений о победах… Лавиния… Помнишь Лавинию? Наложила на себя руки.
– Не могла пережить смерти Акретона?
– Нет, его она уже забыла. Оказывается, Соэмида отбила у нее мима Пуберция… А дочь твоего карнунтского приятеля, у которого ты покупал кожи…
Вергилиан весь обратился в слух.
– …сочеталась браком с каким-то трибуном.
– Вот как…
В голосе Вергилиана слышалось равнодушие. А я был уверен, что у него сжалось сердце. Хотя, может быть, судьба знала, что так лучше для него и для Грацианы. И для Делии…
Вергилиан стучал пальцами по мраморному столу.
– Я знаю трибуна. Его зовут Корнелин.
– Может быть, и Корнелин.
Уверенный, что нельзя повернуть вспять даже одно мгновение из прошедшего, Вергилиан вздохнул.
– Трибун увез ее куда-то к границам Армении…
– Грациану?
– Дочь карнунтского торговца. Ее супруг теперь префект легиона. За него замолвил словечко императору Дион Кассий. Все говорят, что он весьма достойный воин, и многие принимают в нем участие.
Для Вергилиана это было только незначительным эпизодом в его жизни. Мне же стало грустно, что Грациана промелькнула передо мной прелестным видением и вновь растаяла где-то на далекой армянской границе.
– Пишешь стихи, Скрибоний? – спросил мой друг.
Тот отрицательно покачал головой.
– Пора стихов миновала. Кому нужны теперь стихи? Вернее, все их пишут. А помнишь, у Плутарха… Это случилось после поражения в Парфии легионов Красса. У парфян происходил пир. Трагик Ясон декламировал Эврипида. Ему рукоплескали, и в это мгновение в пиршественный зал внесли на блюде отрубленную голову Красса. Потрясающая сцена! Схватив голову за волосы и обезумев от вакхического опьянения, Ясон высоко поднял страшный трофей и стал читать знаменитые стихи о добыче счастливой охоты. И, как в театре, попеременно вступали хоры… Вот когда поэзия зажигала сердца людей!
Делия слушала его с брезгливой усмешкой. Вергилиан не мог без содрогания смотреть на нее. Делия угасала. На ее похудевшем лице глаза стали огромными.
Был вечер. Мы сидели вчетвером на каменной скамье перед домом. Остров Прохита стал совсем лиловым. Делия склонила голову на плечо Вергилиану.
Скрибоний говорил, когда заходила речь о здоровье Делии:
– Поезжайте в Египет. Наталис прав, Филоктет вылечит любую болезнь ослиной печенкой.
Но когда Вергилиан убеждал больную принять снадобья, приготовленные Ксенофонтом на оливковом масле, она отстраняла чашу рукой. Вергилиан пожалел, что с нами нет врача Александра.
В тот вечер разговор шел о других вещах. Скрибоний мог говорить целыми часами.
– Далеко в океане, за Геркулесовыми Столпами, существуют острова Блаженных. Будто бы их жители слышат шипение воды, когда солнце опускается к горизонту и касается моря. В той стороне покоится под водой Атлантида, о которой писал Платон.
– Я ничего не знаю, расскажи, Скрибоний, – попросила Делия.
– Якобы Платону сообщили об этом в Египте саисские жрецы. Отрывок можно прочитать в «Тимее» и в некоторых других книгах. Философ утверждает, что за девять тысяч лет до того времени, когда жил Солон, в океане возвышался огромный остров, по своим размерам более обширный, чем Ливия и Азия, вместе взятые. На нем обитали атланты, некогда воевавшие с предками афинян. В своем городе они могли выдержать любую осаду, потому что там находились два неиссякаемых источника – холодной и горячей воды. Город был обнесен валами и тройным рвом, соединявшимся с морем и наполненным водою, так как городская стена отстояла от берега всего на расстояние шестидесяти стадиев. Богатство атлантов было так велико, что они покрыли стены акрополя блестящей медью. Так они жили, собирая урожай два раза в год. Но в одну страшную ночь произошла какая-то катастрофа, о которой мы никогда не узнаем, солнце исчезло в клубах дыма, десятки вулканов стали изрыгать пламя, и этот остров, посвященный Нептуну, погрузился на дно со всеми людьми, животными и неисчислимым богатством…