В доме веселья

Уортон Эдит

Герти молча покачала головой, не соглашаясь. Она чувствовала не только то, что Лили обесценивает себя, но и то, что, возвращаясь к прежнему образу жизни, упускает свой последний шанс вырваться из порочного круга. У Герти не было ясного представления о том, какую именно жизнь вела Лили, но ее последствия вызывали у Герти устойчивое сострадание к подруге с той памятной ночи, когда она пожертвовала ради несчастной Лили своими тайными надеждами. Для личности, подобной Герти, такая жертва была моральным обязательством перед человеком, ради которого она принесена. Однажды оказав Лили помощь, она должна помогать ей и впредь и, помогая, верить в нее, ибо вера — движущая сила для таких натур. Но даже если мисс Барт, вновь обретшая вкус к красивой жизни, смогла бы вернуться в бесплодный нью-йоркский август, который смягчало лишь присутствие бедной Герти, житейская сметка удерживала ее от такого самоотречения. Лили знала, что Керри Фишер права: такое своевременное отсутствие могло стать первым шагом к реабилитации, и, по крайней мере, задержаться в городе в это время означало фатальным образом признать свое поражение. Совершив вместе с Гормерами бурный

вояж по родному континенту, Лили вернулась домой с совершенно иными взглядами на собственное положение. К ней вернулись ее роскошные привычки, когда, проснувшись поутру, не думаешь ни о заботах, ни о материальных трудностях, и постепенно притупили понимание этих ценностей, и она яснее увидела пустоту, которую они не способны были заполнить. Неразборчивая доброжелательность Матти Гормер и небрежная общительность ее друзей, которые обращались с Лили совершенно на равных, — все эти отличительные признаки начинали испытывать ее терпение, и чем больше недостатков она видела в своих спутниках, тем менее оправданным казалось ей то, что она их использует. Страстное желание вернуться в прежнее окружение окрепло и превратилось в навязчивую идею. Но следом пришло и неизбежное осознание того, что для достижения цели от ее гордости потребуются новые уступки. На сегодняшний день это выражалось в необходимости держаться за своих благодетелей после возвращения с Аляски. Как ни мало общего было у нее с людьми их круга, ее огромное умение общаться, невероятная способность адаптироваться к другим, не допуская нарушения собственных границ, большой арсенал блестящих инструментов и умелое их использование позволили Лили занять значительное место в окружении Гормеров. Она не могла разделить их безудержного веселья, но зато привнесла нотку ненавязчивой элегантности, которая была для Матти Гормер гораздо дороже, чем громогласный рев оркестра. У Сэма Гормера был свой круг приближенных, которые относились к Лили со священным трепетом, зато близкие друзья Матти, во главе с Полом Морпетом, казалось, восхищались теми ее качествами, которых им так явственно не хватало. Если Морпет, у которого любовь к праздности была равна его огромному артистическому таланту, отдался беззаботному течению жизни Гормеров, где малейшие требования приличий были неведомы либо игнорировались и человек бросал свои обязанности или выполнял их, набросив блузу живописца и шлепанцы, то он по-прежнему сохранил ощущение исключительности и преклонения перед достоинствами, совершенствовать которые у него просто не было времени. Во время подготовки живых картин у Браев он был до глубины души поражен пластикой Лили: «Не лицом — она слишком хорошо владеет своей мимикой, но все остальное — до чего совершенный образчик!» — и хотя его отвращение к тому миру, в котором он видел ее прежде, было слишком велико, чтобы искать ее там, он чрезвычайно воодушевился, получив привилегию видеть и слышать Лили, вольготно раскинувшись в растрепанной гостиной Матти Гормер.

Таким образом, Лили сформировала в этом крикливом окружении крохотное ядро доброжелательности, которое смягчало неприглядность ее связи с Гормерами после возвращения с Аляски. Не то чтобы она не оглядывалась мельком на свое прошлое окружение, особенно после того, как закончился сезон в Ньюпорте и высший свет устремился, по обыкновению, на Лонг-Айленд. Кейт Корби, вкусы которой вели ее туда же, куда Керри Фишер была ведома необходимостью, иногда снисходила до появления у Гормеров и, поначалу обомлев от неожиданности, вскоре стала принимать присутствие там Лили как должное, и даже более того. Миссис Фишер, время от времени появляясь по соседству, тоже делилась опытом и сообщала Лили то, что она называла последними метеосводками, и Лили, которая никогда прежде не пускалась в откровения, все-таки могла говорить с ней более свободно, чем с Герти Фариш, в чьем присутствии было бы невозможно даже признать существование таких вещей, которые для миссис Фишер были обычными.

Кроме того, миссис Фишер не страдала нескромным любопытством. Она не стремилась углубляться в подробности положения Лили, она просто смотрела на нее со стороны и делала соответствующие выводы. И эти самые выводы она изложила подруге в откровенной беседе коротко и ясно:

— Тебе нужно как можно скорее выйти замуж.

На это Лили ответила, рассмеявшись (очень уж неоригинальным был совет миссис Фишер):

— Уж не собираешься ли ты, как Герти Фариш, в качестве всесильной панацеи посоветовать мне «любовь хорошего человека»?

— Нет, думаю, оба моих кандидата не соответствуют данному описанию, — сказала миссис Фишер после задумчивой паузы.

— Оба? Их даже двое?

— Ну, наверное, придется признать, что на сегодняшний день — всего полтора.

Мисс Барт крайне изумилась этому сообщению.

— При прочих равных, полагаю, мне следует предпочесть половинку — кто он?

— Только не набрасывайся на меня, пока не выслушаешь мои доводы… Это Джордж Дорсет.

— О… — укоризненно простонала Лили, но миссис Фишер неумолимо продолжила:

— А почему бы и нет? У них был медовый месяц пару недель, когда они только вернулись из Европы, а потом все стало еще хуже, чем было. Берта ведет себя еще безумнее обычного и почти исчерпала кредит доверия Джорджа. Сейчас они у себя дома, и, кстати, я провела с ними прошлое воскресенье. Кошмар, а не вечеринка, знаешь, кто там был? Бедный Недди Сильвертон, похожий на галерного раба (и кто-то еще говорил, что я сделала несчастным этого мальчика). А после завтрака Джордж пригласил меня прогуляться и рассказал, что вскоре все будет кончено.

Мисс Барт скептически отмахнулась:

— Это у них никогда не кончится, Берта всегда знает, как получить его назад, когда он ей нужен.

Миссис Фишер продолжала, наблюдая за ней краем глаза:

— Но что, если у него будет другая? Да, это именно то, что нужно: бедняга не может быть один. А я помню, каким хорошим парнем он был —

жизнелюб, весельчак. — Она помедлила и сказала, не глядя Лили в глаза: — Он ни минуты с ней не останется, если будет знать, что…

— Знать — что? — повторила Лили.

— Да хотя бы то, что знаешь ты, — у тебя же была масса возможностей! Имей он неопровержимые улики…

Лили перебила ее, мучительно покраснев:

— Пожалуйста, давай сменим тему, Керри, — это для меня слишком отвратительно. — И чтобы отвлечь внимание собеседницы, спросила с нарочитой игривостью: — А кто второй кандидат? О нем-то мы и забыли.

Миссис Фишер рассмеялась в ответ:

— Сейчас ты, наверное, раскричишься во весь голос, если я скажу, что это Сим Роуздейл?

Мисс Барт не раскричалась. Она сидела молча и задумчиво смотрела на подругу. Предположение, что такое возможно, по правде говоря, уже не раз приходило ей в голову за последние несколько недель, но, минуту подумав, она сказала легкомысленно:

— Мистеру Роуздейлу нужна такая жена, которая сможет внедрить его в лоно Ван Осбургов и Треноров.

— И ты сможешь, — подхватила миссис Фишер, — с его-то деньгами! Представляешь, насколько это прекрасно сложится для вас обоих?

— Я не представляю, как заставить его представить это, — ответила Лили, засмеялась и перевела разговор на другую тему.

Но на самом деле она думала об этом еще долго после ухода миссис Фишер. Она редко встречала Роуздейла с тех пор, как присоединилась к Гормерам, потому что он с прежней настойчивостью пытался проникнуть в тот рай, из которого она ныне была изгнана, но раз или два, за неимением лучшего, он приезжал к Гормерам на выходные и не оставил ей никаких сомнений в том, что он о ней думает. Он все еще обожал ее — это было очевидно более, чем когда-либо, поскольку в кругу Гормеров он был своим и никакие условности не сдерживали его в выражении чувств. Но те методы, которыми он выражал свое восхищение, показывали, что он четко просчитал, как следует к ней относиться в данной ситуации. Он наслаждался, показывая Гормерам, что давно знаком с «мисс Лили» — да, теперь она была для него «мисс Лили», а ведь прежде они почти не соприкасались в обществе, — и особенно наслаждался тем впечатлением, которое производит на Пола Морпета давность их знакомства. Но он давал всем понять, что эти близкие отношения — не более чем рябь на поверхности потока светской жизни, что-то вроде релаксации, которую мужчина, занятый серьезными и важными делами, позволяет себе в часы отдохновения.

Необходимость смириться с этой проекцией их прошлых отношений и принимать их в соответствии с правилами вежливости, принятыми среди ее новых друзей, глубоко унижала Лили. Но она более, чем когда-либо, старалась не ссориться с Роуздейлом. Она подозревала, что ее отказ стал для него одним из самых незабываемых, а поскольку он кое-что знал о ее неудачных денежных делах с Тренором, наверняка делая из этого знания самые низменные выводы, Лили безнадежно оказывалась в его власти. Правда, предложение Керри все-таки пробудило в ней проблеск надежды. И хотя Роуздейл ей по-прежнему совсем не нравился, она перестала презирать его. Ибо он медленно, но верно шел к своей цели в жизни, а человек настойчивый достоин большего уважения, чем неудачник, потерявший всякую цель. Она всегда чувствовала в нем эту непоколебимую целеустремленность, с которой он пробивался сквозь вязкую массу социального отторжения, неприятия. Уже само его богатство и то мастерство, с каким он это богатство использовал, предоставляло ему завидное место в деловом мире и налагало на Уолл-стрит такие обязательства, которые могла погасить только Пятая авеню. В соответствии с этими требованиями его имя начало фигурировать в списках муниципальных комитетов и попечительских советов. Он появлялся на званых ужинах в честь влиятельных незнакомцев, обсуждалось принятие его в члены одного из самых престижных клубов, и оппозиция убывала. Один или два раза его приглашали на ужин Треноры, он научился всего лишь с легким презрением в голосе говорить о больших приемах Ван Осбургов, и теперь ему требовалась лишь жена, призванная ускорить последние шаги его триумфального восхождения. Именно из этих соображений он принялся обхаживать мисс Барт год назад, но за это время он вскарабкался гораздо ближе к вершине, а вот она утратила власть и не могла ускорить его последние шаги. Все это Лили увидела с предельной ясностью, которая приходила к ней в минуты отчаяния. Это лишь успех ослеплял ее, а вот в сумерках поражения она могла видеть все в истинном свете. И, всматриваясь в эти сумерки, она разглядела едва заметную искру утешения. Под утилитарной целью сватовства Роуздейла она ясно ощутила тайный огонь личного чувства. Лили не испытывала бы к нему такой неприязни, если бы не знала, что он смеет обожать ее. А что, если его страсть по-прежнему не угасает, хотя прочие мотивы перестали ее поддерживать? Лили никогда не давала ему надежды, он влачился за ней, невзирая на ее откровенное пренебрежение. А что, если она сейчас решит воспользоваться властью, которой, даже когда Лили не применяет ее в полную силу, он так сильно подвержен? Что, если она заставит его жениться на ней по любви — теперь, когда у него нет никаких других причин, чтобы взять ее в жены?

Глава 6

Как и подобало персонам на подъеме, Гормеры затеяли строительство виллы на Лонг-Айленде, и частью обязанностей мисс Барт стало сопровождение миссис Гормер во время постоянных инспекций нового имения. И пока миссис Гормер погружалась в проблемы освещения и канализации, у Лили было время побродить вдоль окаймленного деревьями залива, там, где кончалась усадьба, и вдохнуть чистый воздух осени. Лили не была склонна к одиночеству, но временами ей хотелось убежать от бессмысленного шума ее жизни. Она устала от того, что ее несло, вопреки ее желаниям, в потоке удовольствий и дел, в которых она не принимала участия, устала от наблюдений за другими людьми, ищущими возможность развлечься и промотать деньги, когда сама она чувствовала себя средь них не более чем дорогой игрушкой в руках избалованного дитяти.