В двух километрах от Счастья

Зверев Илья Юльевич

Саша. Слушай, это же подлость!.. Мы вкалывали как сумасшедшие… А Сухоруков…

Виктор. Какой там Сухоруков! Тут повыше! Совнархоз! Министерство! Черт те кто…

Саша. Хоть бы сам господь бог! Только драться! Вот будет в среду постройком, я встану и скажу…

Виктор. Нет, это я встану и скажу. Тебе по чину не положено знать такие вещи. Ты давай о своем воскреснике, а потом уж я…

Саша. А я только что то заявление аннулировал…

Виктор. Э-эх!

Саша.

Ничего. Я покрепче напишу сейчас. Я так напишу, что Сухорукову…

Появляется Сухоруков.

Сухоруков. Здравствуйте. Что это, я легок на помине?

Саша. Значит, трансформатора нет, Яков Палыч? Просто железный сундук стоит вместо трансформатора. А мы, значит, зря…

Сухоруков. Почему зря? Вы свое дело сделали, сдали турбину досрочно. И пустят ее, когда потребуется. Это уже компетенция не наша с вами…

Саша. Турбина — наша, компетенция — не наша?

Сухоруков. Трансформатор уникальный, новый, естественно, есть неполадки… Как всегда в новом деле.

Саша. Но вы ж его приняли как готовый! Рапорта какие-то писали. Галанин видел…

Сухоруков. Ну вот что. Тут уже дело не игрушечное. Вот вы, Галанин, кажется, постарше… Так разъясните своему другу, ку-да он лезет…

Саша. Значит, нашу турбину примут и поставят.

Сухоруков. Я вам советую заниматься своими делами. Иначе… Вы-то, Галанин, должны понимать.

Виктор (почти кричит). Я понимаю, что это цепная реакция. Вранье тут, липа здесь, приписка там… У нас хватит храбрости…

Сухоруков. Какой там храбрости! Вы не храбрые. Вы просто ни черта не понимаете, ни за что не отвечаете. А мне надоело это… без-з-зумство храбрых…

Саша. Безумство у храбрых? А у трусов, по-вашему? Тогда запишите меня в дураки! И я вам официально заявляю: в среду на постройкоме мы встанем и скажем…

Сухоруков. Официально? Ну ладно! А я тебе неофициально говорю, что тут дело всесоюзное, стратегическое, и если ты полезешь его марать…

Саша. Полезу!

Сухоруков. Ну ладно. Не о чем нам тогда разговаривать. Но потом не плачь… (Поворачивается, уходит.)

Виктор. Да, дело сур-ез-ное! Будь здоров, старик. И не зарывайся (похлопывает его по плечу). Ну, ничего, все-таки повоюем. Дай боже, чтоб наше теля да волка съело!

А теперь кабинет управляющего. За окном пейзаж стройки. К стене прислонены знамена. На стенах графики, плакат «Качество — первая заповедь строителя». За столом Сухоруков, напротив, в кресле, Гиковатый.

Сухоруков. Ну что ж, Пал Палыч. Это будет, пожалуй, правильно, если вы попросту, по-рабочему, но со всей суровостью укажете товарищу на его проступки. Зазнайство, противопоставление себя коллективу, срыв важного общественного мероприятия под демагогическими крикливыми лозунгами…

Гиковатый. И, конечно, эта манерочка его — не наша, не рабочая. Эти брючата стиляжные… И галстучек, узелок, как дулька.

Сухоруков (брезгливо). P-ради

бога! Не надо… Это мелко… Нужно только принципиальные вещи. (Нажимает пальцем какую-то кнопочку на селекторе или набирает телефонный номер, говорит в трубку.) Пашкина ко мне! (Гиковатому.) Пожалуй, попросим товарища Пашкина, чтоб он помог литературно оформить ваши мысли. Я ему скажу…

Гиковатый (задумчиво и с чувством). Нет, подумайте, какой молодой человек. Ему все дано: работает, учится в высшем заведении, жилплощадь хорошая. А он еще хвост поднимает! И — ах, какие мы благородные! Можно подумать, что сам никаких косых бумаженций не подписывал. Не может такого бригадира быть, чтоб чего-нибудь в нарядах не темнил, — у него бы работяги без заработка жили. При наших порядках как иначе можно? Хоть ты святой будь…

Сухоруков. Ну и голова у вас, Пал Палыч (это он говорит совсем не добродушно, почти с ненавистью). Змеиная… В смысле мудрая. Аж страшно.

Гиковатый (чуть развалясь в кресле). Ничего голова. Варит. Авось и без Пашкина статейку составлю. Для чего лишнего человека впутывать. (Поднимается, идет к двери.) Счастливо оставаться, Яков Палыч. (Идет к двери, но, перед тем как выйти, останавливается на минутку.) Вы уж про путевочку для дочки не забудьте… Ишиас у нее… И ридикулит хроницкий… (Уходит.)

Сухоруков. Да, жизнь… Своих бьем, чужих вот ласкаем. (Поднимает телефонную трубку.) Не нужно Пашкина. (Набирает еще какой-то номер.) Кадры? Петр Саввич, узнай мне быстренько, что у Галанина с аспирантурой. И вообще возьми его бумаги… (Кладет трубку на рычаг, выходит из-за стола, останавливается у окна.) Вот так, товарищ Малышев. Вот так, дорогой мой Саша. И вся-то наша жизнь есть борьба, как воскликнул в свое время Семен Михайлович Буденный… (Закуривает, молча прохаживается по комнате из угла в угол.) Что я могу сделать?! Ты вынимаешь кирпичи из наших стен. Это, правильно, плохие кирпичи. Но все-таки вынимать нельзя. Ты знаешь только, что какие-то ответственные негодяи приняли ради рапорта неготовый сверхсовременный трансформатор… И как тебе объяснить, сколько тут завязано репутаций, интересов и самолюбий… Сколько сил — очень сильных сил, от которых мы зависим, — сколько их заинтересовано делать вид, что новый рубеж уже взят. Тут, правильно, цепь. Вся она железная, а одно звено веревочное, но порвешь его — хуже будет…

(Звонит телефон, Сухоруков берет трубку.)

Так. Знаю, что Виктор… Так… Зачем мне его пролетарское происхождение? Теперь не тридцатый год. Давай суть. Так… Выговор за нарушение правил учета? Снят? Неважно! В быту, говоришь, устойчив? Когда вы, ей-богу, избавитесь от этих словечек. Ну скажи по-человечески: не пьет, с бабами не путается… Ладно. Когда он зайдет за характеристикой? Так ты дай ему понять, что мы зажмем. Ну правильно, «тут есть мнение воздержаться». В таком духе, не мне тебя учить. А потом пусть зайдет ко мне. (Кладет трубку.) Черт бы подрал этих воинственных дураков, сколько времени гробится зря. (Берет трубку.) Лида, давай ко мне всех начальников отделов. И все материалы по перемычке… Тьфу, прямо руки опускаются, невозможно работать…