В двух шагах от рая
Шрифт:
— Тебе тридцать три, дружище. Не пора ли выбрать себе спутницу жизни, достойную и верную.
— О-о! — он театрально приставлял ладонь к глазам, словно защищаясь от яркого солнца. — Где же вы, красавицы? Где же вы, верные и добрые, которым нужен такой несносный тип, как я?
— Мы тебя познакомим с такой девушкой, что ты про все на свете забудешь!
— А вот этого не надо! — выставлял он вперед руку, словно пытаясь сохранить определенное расстояние между собой и всем миром. — Я сам разберусь.
Дима скрывал свое равнодушное отношение к этому вопросу под маской иронии. Он не понимал, почему всем так хочется поскорее увидеть его женатым. Список потенциальных невест начинался с первой красавицы города, лицо которой смотрело на него с многочисленных рекламных плакатов и щитов, заканчивая дочерью мэра, не имевшей, по правде говоря, никаких достоинств, кроме фамилии и благ, к ней присовокупляемых. Пока Рогозин считался интересным, перспективным, богатым женихом. Сам же он не чувствовал готовности к таким существенным изменениям, которые несет за собой брак. Поэтому старался прекратить отношения, едва на горизонте возникали «заманчивые перспективы». Он тонко улавливал изменения в настроении своих многочисленных подруг, начинающих приводить в жизнь свой план. Дмитрий удивлялся этому однообразию: как бы все ни начиналось, через некоторое время все сводилось к вопросу о браке. Пути были разными: спокойно, намеками, требовательно, отчаянно, но всегда — с желанием заполучить официальное право на владение.
Дмитрий посмеивался: как они не понимают, что он сам, только он должен проявлять инициативу в этом вопросе. Неужели перевелись девушки, среди которых он мог бы выбрать себе спутницу жизни? Не пренебрегая женским обществом, он продолжал держать их на определенном расстоянии. Близость не была по его понятиям необходимым переходом к отношениям семейным. Он просто был молодым, здоровым мужчиной, нуждающимся в ласке, разрядке. В то же время его нельзя было назвать коварным обольстителем. Чаще женщины добивались его благосклонности. Дима довольно долго присматривался, прежде чем оказаться с новой знакомой в постели. Что-то старомодное, трогательное сквозило в его ухаживаниях, что-то противоречащее стремительному ритму современной жизни. Ему приходилось нелегко, потому что раскованность тех, кто попадал к нему в объятия, порой ошарашивала. Он не этого хотел, не о таких отношениях мечтал, создавая на конкурсах свой образ, свое видение женской красоты и внутреннего мира.
Но обо всем этом Рогозин предпочитал не распространяться. Он был благодарен за приятные минуты в постели и часто дарил своим подругам подарки, был вежлив, внимателен, нежен. Но внутренний голос никогда не оставлял его в покое, подсказывая в определенный момент, что начинается обычная тусовка рядом с известным человеком, и нет ничего от души в словах той, что держит его под руку. Дмитрий прислушивался к этому голосу и следовал его советам. Он относился к каждому новому знакомству как к игре, в которой ему отведена роль сверкающего алмаза, вызывающего восхищение, но не любовь. Разве можно любить камень?
Он спокойно реагировал на истерики бывших пассий, которым он как можно деликатнее сообщал о разрыве. Дмитрий хотел сохранять с ними дружеские отношения, но удавалось это очень редко. Появлялись неприятные статьи, в которых очередная отвергнутая любовница сообщала невероятные подробности из жизни Рогозина. Она открывала всем его «подлинное» лицо, скрытое под маской лицемерия и жажды дешевой славы. Одна из таких статей настолько взбесила Дмитрия, что он на долгое время отлучил себя от женщин. Он стал монахом в миру, отказываясь обсуждать с кем-либо свою личную жизнь, точнее — ее отсутствие.
Находясь именно в таком состоянии, Рогозин приехал в это утро на работу. Он заплатил таксисту, вышел из машины и с удовольствием вдохнул морозный воздух. Он приехал, как всегда, намного раньше открытия. Это стало привычкой. Проведя рукой по жестким тщательно уложенным волосам, Дмитрий уверенно, широким шагом направился в салон. Несмотря на зиму, он не носил головного убора, что было, несомненно, элементом щегольства. Он не мог представить себя другим. В любое время года Дима демонстрировал безукоризненность своего внешнего вида и прически в первую очередь. Наверняка мало кому понравится стоматолог, улыбка которого откроет пожелтевшие, гнилые зубы. Так считал и Рогозин, только применительно к своей профессии. Он должен быть всегда на высоте, это должно быть заметно с первого, самого беглого взгляда.
— Здравствуйте, — Дима ответил на приветствие мужчины, средних лет, работавшего в салоне сторожем и охранником. — Только сменились?
— Да, за час до вашего прихода.
— Все в порядке?
— Как всегда, Дмитрий Ильич, — охранник улыбнулся, внимательно глядя вслед удаляющемуся Рогозину.
Восхищение, которое Дима вскоре увидел в глазах уборщицы, не было наигранным. Покраснев, она выдохнула «доброе утро» и, отведя взгляд, принялась домывать полы.
— Доброе утро, Катюша, — ослепительно улыбнулся он, подумав про себя, что девчонка явно влюблена и, кажется, приходит сюда только ради этих мимолетных встреч с ним. Он не мог ничем ей помочь. Его сердце давно не выпрыгивало их груди от наплыва эмоций, все чувственное в организме взяло тайм-аут и пока бесстрастно взирало на невообразимое «мини», в которое облачилась Катя.
Рогозин проверил кондиционеры, чтобы в помещении не было слишком жарко, и направился к себе в комнату, чтобы подготовиться к работе. Через несколько минут он в последний раз критически осмотрел себя в зеркале и вышел в зал, чтобы занять привычное место у окна. Здесь стояло удобное кресло, огромные зеркала вокруг делали помещение светлым, парящим, с трудно определимыми размерами. Казалось, ты попадаешь в бесконечное преломление, где происходит волшебство. Большое количество яркой зелени фикусов, монстер делали помещение уютным, домашним.
Дмитрий оглянулся на шум: пришла его ассистентка. В ее обязанности входило мытье волос, мелкая работа, не требующая особого умения, но отнимающая время. Еще она была диспетчером, докладывающим в конце рабочего дня о записавшихся на завтра. Если обращавшийся не просил личной беседы с Рогозиным, Лена улаживала вопросы сама.
— Доброе утро, Дмитрий Ильич.
— Доброе утро, Леночка. Как настроение?
— Все хорошо, — она тряхнула роскошными волосами цвета воронового крыла, и Рогозин невольно залюбовался ими.
— Вот и чудесно.
Вошла Люда-косметолог и, поглядывая на часы, направилась на высоченных каблуках к своему кабинету. Дмитрий не мог не восхититься этой женщиной: она всегда была сама элегантность, демонстрируя это в любой обстановке, любую погоду.
— Здравствуйте, Дмитрий Ильич, — она кокетливо улыбнулась Рогозину, проходя мимо.
— Здравствуйте, Людмила, — Рогозин приветливо улыбнулся ей. Она категорически запрещала обращаться к себе по имени-отчеству, скрывала свой возраст и, честно говоря, выглядела лет на тридцать пять. Наверняка ей было больше. Вездесущая Катюша смогла войти к ней в доверие, но так и не узнала истинного возраста этой роскошной блондинки с игривыми, чуть раскосыми глазами цвета меди.