В эфире
Шрифт:
– Меня зовут Бруно.
– Так, уже хорошо, – ответил мужчина, делая записи в блокноте, – а фамилия?
– Нет у меня фамилии.
Каменные брови снова приподнялись, и теперь уже взгляд был немного иной. Он не был сверлящим. На смену этому пришло удивление.
– Как прикажешь тебя понимать?
– Буквально. У меня нет фамилии. Фамилия ведь от родителей. Ну так их у меня нет.
– Ну значит, если родителей нет, то фамилию дали в приюте.
– Не был я ни в каком приюте. Слушайте…
– Нет, это ты слушай, – он
На лице Бруно снова появилась улыбка. Он резко наклонил голову на бок, так, что в шее раздался хруст.
– Говорю же, не был я в приюте. Меня воспитали цыгане. Потом я научился жонглировать факелами, и мы ездили с бродячим шапито по городам и давали представления. Я, между прочим, знаменитость. Ну, в узких кругах. Вы, кстати, цирк любите?
– Ладно, – очевидно, отчаявшись, мужчина резко встал из-за стола и направился к двери.
– Постойте-постойте, я пошутил. Я все расскажу. Правда, обещаю. Не сердитесь. Сядьте и записывайте.
Следователь медленно вернулся на свое место и снова раскрыл блокнот, щелкнув ручкой.
– На самом деле, я правда никогда не был в приюте. Мои родители, они выбросили меня. Оставили в лесу. Я бы умер, если бы меня не спасли… – он словно замешкался, с трудом подбирая подходящие слова, а его голос дрогнул, грозя вот-вот сорваться.
– Кто тебя спас? – сухо, но с нотками плохо скрываемого сострадания в голосе спросил мужчина.
Бруно несколько раз глубоко вдохнул и поднял голову вверх, к свету, очевидно, стараясь сдержать накативший к глазам поток горьких слез.
– Меня спасли…, – он сделал еще одну многозначительную паузу, пытаясь сохранить голос ровным, – волки.
– Волки? – не поверив услышанному, переспросил мужчина.
– Да, волки. Они спасли меня. Вырастили и воспитали…
Следователь резко вскочил со своего места и рванул к выходу, а Бруно все-таки не справился с собственным голосом и разразился смехом, с трудом выкрикивая слова вслед уходящему мужчине.
– …Они были мне семьей! Черт возьми, я даже стал их вождем потом, когда старый волк умер!
– И давно он там?
Гастон помахал ладонью перед землистого цвета лицом молодого человека, неподвижно и ровно лежавшего на полу.
– Со вчерашнего вечера, – безразлично ответил Мастер, не отрываясь от своего замысловатого действа у верстака.
– Ого.
На бледное голое плечо молодого человека, лежавшего в самом центре амбара, опустилась толстая муха-горбатка. Немного посидев, она двинулась вверх, добралась до шеи и после, своими маленькими нервными шажочками, перебралась на лицо. Посидев еще несколько мгновений, она один раз обернулась вокруг своей оси, после чего, почесав лапки, прыгнула прямиком в приоткрытый рот.
– Фу! – воскликнул Гастон, увидев произошедшее и, согнувшись, что было сил, влепил бесчувственному телу пощечину, от чего голова того лишь слегка покачнулась и наклонилась вбок. Через секунду из темного промежутка между бледными губами на пол вывалилось оглушенное ударом насекомое.
Гастон поднял взгляд и увидел смотревшего на него Мастера. Стало немного стыдно.
– Муха, Мастер. Она…
– Думает, что он мертв. Как все остальное вокруг.
– Но он ведь правда умирает. Нельзя же так долго там находиться. Куда вы его отправили?
Старик, наконец, оторвался от своего верстака и, вытерев руки о грязный фартук, медленно подошел к лежавшему на земле Бруно.
– Туда, где нет эфира.
В первое мгновение Гастон не придал особого значения произнесенным Мастером словам, но, спустя секунду, его будто бы поразила молния.
– Вы отправили его туда?! – блуждающий взгляд остановился на мирно лежавшем на холодной земле стеклянном шаре, рядом с правой рукой бездыханного тела, – вы ведь говорили…
– Я помню, что говорил, – спокойно парировал Мастер в привычном ему безразличном спокойствии, – но я долго думал о твоих словах. И, знаешь, я пришел к выводу, что ты был прав. Отчасти, Бруно действительно опасен. Для всех нас. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что подобное испытание, если он его пройдет, станет для него хорошим уроком.
– Если пройдет?!
Гастон переводил взгляд с шара на неподвижно лежащего молодого человека. Казалось, что его тело уже начало источать неприятный запах, предвестник разложения. Но, вероятно, это просто воображение принялось рисовать самые жуткие из возможных сценариев.
– Ну да, – спокойной ответил Мастер, – нужно же пройти путь, чтобы вынести уроки, верно? Вот помню, однажды, когда еще…
– Мастер, – перебил его Гастон, в чьем стеклянном глазу отразился и загадочно сверкнул свет пробивавшегося сквозь прохудившуюся крышу амбара полуденного солнца, – если вы действительно думали об этом, то понимаете лучше меня, что он может не вернуться оттуда.
– Да, конечно. Как и ты из того же мира. И из всех других, в которые отправляешься. Такой риск есть всегда. Я говорил вам об этом очень много раз.
– Вы ведь понимаете, о чем я. В том мире нет эфира…
– Ну, справедливости ради, – Мастер покачал перед собственным лицом указательным пальцем, – это не совсем верно.
– …В том виде, в котором мы к нему привыкли. Без эфира и с теми законами, которые там царят, он погибнет. Он ведь не склонен к осторожности и дипломатичности. Совсем.