В его власти (Водоворот страсти)
Шрифт:
Глава 1
Конец лета 1811 года
Париж, Франция
— Немного малиновой? — неодобрительно произнес мужской голос. — Вы уверены?
Леди Кларисса Коллинз примерилась и уверенно нанесла на холст мазок яркой краски. Потом отступила, сощурила фиалковые глаза и критически окинула взглядом пышнотелую натурщицу, раскинувшуюся на диване, обитом голубым дамастом. Лучи уже высоко поднявшегося солнца через окна, занимавшие
Кларисса еще раз оценивающе взглянула на холст и кончиком маленького пальчика смазала свежую краску, после чего удовлетворенно кивнула.
— А теперь, Бернар, взгляните. Снова будете возражать?
Бернар Сен-Мишель, известный парижский художник-портретист, возможно, лучший в Европе, нахмурился, отчего густые черные брови сошлись на переносице, и повернулся к натурщице.
— Можете, идти.
Женщина лениво потянулась за халатом и поднялась, кивнув обоим, перед тем как исчезнуть в глубине мастерской.
Бернар неторопливо опустил сначала один рукав белой льняной рубашки, потом другой.
— Кларисса, я давно стал художником? — спросил он, на этот раз с заметным французским акцентом.
Кларисса опустила кисточку в кувшин с терпентином и энергично поводила ей туда-сюда. Она, конечно, знала ответ на этот вопрос. Знала она и дальнейшее развитие разговора, поскольку он происходил между ними не раз и не два.
— Намного раньше, чем я, — отвечала она, тыча кисточкой в твердую стенку глиняного кувшина, а потом с новой силой принимаясь ополаскивать ее.
Бернар закончил возиться с манжетами.
— И пока вы в вашем Лондоне брали уроки танцев и добивались внимания зеленых юнцов, чем занимался я?
Кларисса вынула кисточку из кувшина и принялась протирать ее тряпочкой, испачканной краской. Она делала это с такой силой, что тонкая деревянная ручка сломалась.
— Портил орудия своего труда? — рискнула произнести она, роняя на пол отломившийся конец кисточки.
Бернар глубоко вздохнул и прошел туда, где стояла Кларисса, не обращая внимания на упавшую палочку.
— В Лондоне я тоже работал, дорогая моя, оттачивал свое мастерство во времена Амьенского мира. Я рисовал день и ночь, даже когда разразилась война…
— Пока не возвратился в Париж — не более и не менее, как в трюме судна с контрабандой, — прервала его Кларисса. — Я знаю, Бернар. Я буду помнить это, даже если доживу до двухсот лет.
— Тогда вам пора знать, что, когда я высказываю свои соображения по поводу вашей работы, вы должны слушать. Я считаю, что заслужил уважение. Вы согласны?
Он, конечно, прав. После возвращения в Париж популярность Бернара в высшем обществе очень возросла, малодоступность привлекла к нему еще, больше заказчиков. Несомненный талант невозможно было отрицать, элита его обожала.
Кларисса уставилась на торчащие из кувшина кисти, ее тянуло переломать их все.
— Но я была права, Бернар. Чуточку малинового, чтобы выделить линию губ, — вот чего здесь не хватало.
— Дело не в этом, моя дорогая, вы же знаете. — Бернар отодвинул
Его черные волосы выбились из косички и топорщились на висках, напоминая ей наложенные один на другой многочисленные мазки.
Кларисса никогда не могла долго сердиться на Бернара — особенно если он был прав. А с того самого дня, когда она встретилась с ним, он был прав во всем в отличие от многих французских мастеров живописи, которые, несмотря на ее талант, отказывались взять ее в ученики по той причине, что она женщина.
Пять лет назад, когда их жизнь в Англии потерпела крах, Кларисса согласилась бежать с матерью в Париж. Она надеялась, что сможет обучаться у Франсуа Жерара или у Жака Луи Давида. Когда и тот и другой посмеялись над ней исключительно потому, что она женщина, Кларисса стала относиться к ним как к недоумкам, какими они в действительности и были, и обратилась к другим художникам, составив длинный список возможных учителей из числа живущих в Париже.
Несмотря на то что она готова была представить значительное количество работ, которые давали представление о ее способностях, все, к кому она обращалась, отказывали ей, пока не остался один — Бернар Сен-Мишель, всеми почитаемый и, возможно, самый талантливый художник в Европе. Кларисса не обратилась к нему раньше, потому что попасть к этому художнику в ученики было трудно не только ей, но и мужчине ее уровня подготовки.
Но когда она обнаружила, что терять ей уже нечего, она послала ему свою лучшую работу, подписанную «К. Коллинз», и Сен-Мишель пожелал встретиться с автором. Кларисса раздобыла мужскую одежду и отправилась в его мастерскую в надежде на то, что ее работы будут говорить сам и за себя, а пол не будет иметь значения.
Он согласился взять ее, пожал руку — договор был заключен. Кларисса получила особое удовольствие, сорвав с головы касторовую шляпу, скрывающую пучок блестящих черных кудрей.
Бернар только глубоко вздохнул и сказал, что приходить надо к восьми утра — не позже и не раньше, и на том разговор был окончен.
Хотя Бернар был старше ее всего на несколько лет, он стал ее наставником и другом, отцом и наперсником. Настолько же надежным, насколько талантливым. За пять лет она научилась у него понимать искусство и жизнь лучше, чем за все предшествующие девятнадцать лет.
Вспомнив, сколь многим она обязана этому человеку, Кларисса вздохнула, ее раздражение улетучилось. Она взяла в ладони его лицо, легонько сжала.
— На этот раз я по крайней мере не швырнула кисть, да?
В знак согласия он поднял густую черную бровь.
— И не завопила. Явный прогресс, моя дорогая. Огонь вашего сердца соединился с разумом. Настанет время — и вы сделаетесь лучшим портретистом из тех, кого видел мир. Самообладание — ценнейшее качество, когда работаете с аристократами.