Ангел в моих объятиях
Шрифт:
Глава 1
Дорсет
Лето 1811 года
Маркус Макиннес, граф Уэстон, оглядел лагуну, на берегу которой расположился Лалуорт, и хохотнул.
— Ну что, Салли, теперь ты сам все увидел. Вот он, мой собственный Иерихон. Нравится?
Смуглое лицо слуги оставалось непроницаемым, лишь морщинки вокруг глаз стали заметнее, когда он прищурился, вглядываясь в расстилавшуюся внизу водную гладь. Голубые воды лагуны бились о борта рыбацких
Самое подходящее место, где можно скрыться джентльмену после огнестрельного ранения. Особенно если этот джентльмен — шпион.
— Сдается мне, здесь спокойно, — сказал Салли, обернувшись и посмотрев на хозяина.
— Точно.
Маркус иронично ухмыльнулся и направил лошадь на тропинку, утопающую в зелени.
Салли последовал примеру хозяина. Понукая своего гнедого мерина, он догнал английского чистокровного скакуна темно-рыжей масти и поехал рядом.
— Может быть, здесь все-таки есть контрабандисты, — сказал он.
Маркус придержал коня и с сомнением посмотрел на слугу.
— А может быть, и нет, — неохотно согласился Салли.
Маркус резко увернулся от низко свисающей зеленой ветки рябины, густые заросли которой росли вдоль тропинки.
— Мы только зря теряем время.
Но он ничего не мог с этим поделать. Ему дали приказ, и он, кровь из носа, должен его выполнять.
Проклятие!
Маркус и Салли ехали молча. Маркусу показалось, что лошади благодарны за спокойную, неторопливую прогулку после трехдневной скачки от Лондона до Лалуорта, где находилась цель их поездки — небольшая сонная деревушка в графстве Дорсет на юго-западном побережье Англии.
За очередным изгибом тенистой тропинки, по которой они ехали, перед всадниками предстал замок Лалуорт, родовое гнездо Маркуса. Изначально здесь был охотничий домик, но строительство не прекращалось, и с годами он превратился в замок внушительных размеров, самый большой в графстве.
Единоличным владельцем замка был Маркус, унаследовав его от матери, у которой не было других детей. Он всецело принадлежал ему одному и был воистину прекрасен в своем величии. Но Маркус не собирался провести здесь всю жизнь.
Граф был членом тайной шпионской организации под названием «Молодые коринфяне», которую возглавлял Генри Прескотт, виконт Кармайкл. В организации существовало негласное правило — не задавать вопросов о цели задания. Жизнь агента предполагала полное повиновение и непоколебимую веру в свое высшее предназначение. Но с некоторых пор это стало раздражать Маркуса.
Когда прошлой весной, выполняя очередную миссию, он был ранен в ногу, Маркус вдруг понял, что теперь его роль в этой элитной Организации кардинально изменится.
Пока рана полностью не заживет, его будут считать скорее обузой, нежели активным агентом на поле боя.
И вот когда лорд Кармайкл предложил Маркусу поехать в его родовое гнездо в графстве Дорсет, чтобы расследовать деятельность контрабандистов в этом районе, Маркус, едва сохраняя самообладание, все-таки высказал предводителю свое мнение о предстоящем задании.
Когда пуля застряла у тебя в ноге — это одно дело. И совсем другое
Маркус отдавал себе отчет в том, что в перспективе мог до смерти надоесть Кармайклу своей нетерпеливостью, ожидая, когда же заживет эта проклятая рана.
Зная за собой этот недостаток, он был не вправе осуждать предводителя за решение отправить его в Дорсет, в самую глушь, ведь информация о возможной связи повстанцев-радикалов и местных контрабандистов вызвала панику в стане самого принца-регента.
Лорд Кармайкл сообщил Маркусу о новом задании, когда они ужинали в своем частном клубе, наслаждаясь отменной жареной говядиной. Целую череду ограблений, недавно произошедших в Лондоне, связывали с подозрительной активностью контрабандистов в Лалуорте — имелось мнение, что в обоих случаях замешаны сторонники Наполеона.
Не веря своим ушам, Маркус уставился на Кармайкла, застыв с тяжелым кубком бренди в руке. В это было просто невозможно поверить.
Если быть честным до конца, Маркус отдавал себе отчет в том, что это задание так сильно раздражало его не столько из-за предстоящей возни с контрабандистами, сколько из-за места, куда его отправили.
Когда он был ребенком, его родители не засиживались долго на одном месте: если они не жили в поместье отца в Инвернессе, то постоянно переезжали из Лондона в Лалуорт и обратно. По крайней мере, в Лондоне он мог развлечь себя, с головой погрузившись в круговерть общественных и спортивных мероприятий. Но в Лалуорте все было иначе. Местные жители этой забытой Богом деревушки так и не смогли простить его отцу-шотландцу то, что он воровал из окрестных садов их прекрасные английские розы. А манера старшего лорда Уэстона напускать на себя грозный вид и удовольствие, с которым он изображал истинного горца, раздражали еще больше. Он имел обыкновение обматывать себя шотландским клетчатым пледом и нацеплять на пояс меч с широким лезвием, когда к ним в замок приезжали родственники, что вызывало еще большую неприязнь местного населения.
Они не любили отца и, естественно, не любили сына. И Маркус с раннего детства чувствовал, что здесь у него нет будущего. Только не в Лалуорте, где все поголовно, начиная от сына пекаря и кончая дочерью стряпчего, считали Маркуса сыном вора. В Инвернессе он тоже не пришелся ко двору, ибо из-за «голубой» крови английского дворянина, текущей в его жилах, не было ни единого шанса, что когда-нибудь его примут в круг истинных горцев.
— У меня прямо слюнки текут, как подумаю о фазане, которого готовит наша кухарка!
Слова Салли отвлекли Маркуса от тяжелых мыслей.
Перед ними каменной громадой возвышался замок, встречая гостей мрачным ледяным спокойствием.
— Ну и мастер ты приврать, Салли, ничего не скажешь, — с добродушной улыбкой сказал Маркус, окончательно прогоняя мрачные думы. — Но я тебя насквозь вижу. Это от нашей кухарки у тебя слюнки текут, а не от ее горошка в белом соусе.
— От фазана, — поправил его Салли. — Он у нее такой сочный получается, пальчики оближешь, — добавил слуга и вздохнул: — Горошек под белым соусом тоже очень неплох.