В эпоху перемен. Мысли изреченные
Шрифт:
– Хе-хе-хе!.. Ха-ха-ха!.. Ха-ха!..
– Да, да! Никто этого не говорил; я – первый… Просто сидеть дома и хотя бы ковырять в носу и смотреть на закат солнца. <…> (23 июля 1911)» [4] .
(2003)
ДРУГОЙ НАРОД. После того как в России в 1917 году произошла революция, в которой народ повел себя разрушительным образом по отношению к своей стране, многие вспоминали недобрым словом Достоевского, возлагавшего чрезмерные, по их мнению, надежды на «народ-богоносец».
4
Розанов В.В. Сочинения: в 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 237.
Однако
(2004)
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ. Интересно, что фамилия Пугачев происходит от слова «пугать» (притом, что такую фамилию не Пушкин ведь выдумал).
Надо было испугаться…
(2005)
ИСПЫТАНИЕ. Николаю II было послано такое же испытание, как и библейскому Аврааму.
Вера Авраама оказалась столь сильной, что он готов был уже принести в жертву Господу своего сына. Авраам выдержал посланное ему испытание. Жертвовать сыном, в конце концов, не пришлось. И Господь благословил Авраама: «…Я благословляя благословлю тебя, и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт 22 17–18).
Николай же поступил иначе, доверив вместо Господа Бога спасение сына Распутину. В результате и сына потерял, и сам погиб, и Россия погибла.
Даже такие, к примеру, «не святые» наши правители, как Петр I или Сталин, исходили из того, что в их положении – «отцов» для всего народа – детей на их попечении неизмеримо больше числа непосредственно ими рожденных.
(2000)
ФАКТОР РАСШИРЕНИЯ. Громаднейшие территории оказались в пределах России главным образом по причине того, что огромное количество русских людей старалось подальше уйти от власти, предпочитая осваивать берега Тихого и Ледовитого океанов, заниматься хлебопашеством где-нибудь на Лене, нежели пребывать в умеренном климате, но в пределах досягаемости «отеческой заботы» властей.
Родимое государство очень часто было для русского народа страшнее лютых морозов, непроходимых болот, гнуса и прочего.
(1997)
РАСКОЛ. Если возвратиться к событиям, приведшим к расколу русского православия на «староверов» и «никониан» (то есть представителей главенствующей ныне православной церкви), и особенно к событиям, последовавшим после раскола, то нельзя не отметить, что в разгоревшемся противостоянии гораздо больше грехов записали на свой счет «реформаторы». Что же касается приверженцев «старой веры», то, став гонимыми, они, к сожалению, не удержались от «ветхозаветного» отношения к своим обидчикам, что и наложило определенные «ветхозаветные» черты на духовный облик старообрядчества.
Слабости и грехи тех, кто приняли реформы, стали дополнительным поводом к покаянию (другое дело, что каялись далеко не все и не всегда). Ведь ощущение человеком своей слабости, своей греховности, своего несовершенства, являясь своеобразной «школой смирения», более соответствует тому положению, которое и надлежит занимать человеку перед Богом. Сознающий свою вину грешник больше тянется к Богу, больше нуждается в Боге, в Его прощении и в Его помощи, нежели тот, кто уверен, что поступил праведно.
После раскола «никониане», взяв на себя ответственность за судьбу России, несли ее, греша и каясь, до наших дней и продолжают нести в наше время. Так что те черты России последних столетий, которые нельзя не любить, и ее духовные несовершенства, взывающие к покаянию, – тоже результат их выбора.
Кстати, эта парадоксальная ситуация в чем-то напоминает ситуацию другого раскола – политического, – когда после 1917-го года политическая элита страны была расколота надвое и те, кто в братоубийственном конфликте в меньшей степени были повинны, – «белые» – вынуждены были покинуть страну, тогда как более неправые – «красные» – взяли
Что же касается взаимоотношений приверженцев «старой» и «новой» веры, то за годы, прошедшие в их гибельном противостоянии, сторонники «старой» веры сполна проявили жертвенность (хотя и не смогли укротить свою гордость), тогда как их противникам досталось в удел смирение. Однако ни те, ни другие не преуспели в любви…
(2006)
РОССИЯ: ВЛАСТЬ И НАРОД. В России находиться у власти или к власти стремиться считается делом неправедным: во-первых, кем-либо властвовать противно самому православному складу души, которая в большей степени обращена к Богу, а не на внешний мир; к тому же власть в России очень часто проявляла себя как сила, враждебная собственному народу, и потому ушедший во власть воспринимается как перекинувшийся на вражескую сторону. За власть хватаются обыкновенно те, кто пустились уже во все тяжкие. По этой причине, после того как в России в ХХ веке возник более-менее свободный доступ к власти, у руля государства неизменно оказывались люди недостойные, позорящие Россию перед миром. Так что в отношении России известный тезис о том, что всякий народ заслуживает своих правителей, вряд ли можно применять в осуждающем смысле: власть в России потому и плоха, что народ слишком хорош.
Вообще, то, что величественной птицей-тройкой, каковой является Россия, правит всегда не кто иной, как Чичиков, способно сбить с толку не одного лишь шукшинского персонажа, который «забуксовал», столкнувшись с этим противоречием.
Утверждение о жертвенности, бескорыстии и прочих отрадных качествах русского народа может показаться спорным. Объяснение русского бескорыстия, столь часто проявляемого в международных делах, многие склонны искать в извечном деспотизме российских правителей и – как следствие – неучастии народа в «большой политике».
Однако дело тут не столько в правителях, сколько в самом народе. Что же касается народа, то если даже вспомнить советские времена, которые у большинства на памяти, нельзя не отметить, что все внешнеполитические «подвиги» наших коммунистических правителей неизменно преподносились народу под особым соусом. Когда, к примеру, эти самые правители вознамерились развести прямо перед носом у своего заклятого врага, США, «революционную Кубу», то народу ведь не объясняли, что США, мол, наш враг и потому мы делаем ему ловкую пакость, – народу внушалось, что кубинцы страдали от империализма и классовых угнетателей, поднялись на борьбу, обрели свободу, но им трудно – и мы им помогаем… Никто ведь народу никогда не говорил, что в том или ином месте земного шара – «сфера наших жизненных интересов», – упор делался именно на то, что мы живем лучше всех и помогаем другим, потому что другим плохо. Только таким образом и возможно было объяснить все дело этому народу, в расчете на его поддержку. А то, заяви власть об «интересах», обязательно последовал бы ответ (явный или в форме «пассивного сопротивления»): «Ладно, ну их, этих ангольцев (кубинцев, вьетнамцев…)! Какие у меня там интересы…» Объявив же, что совершается благородное дело, власть получала моральное право требовать с каждого: «А ты почему уклоняешься от благородного дела?!» И этот каждый не чувствовал за собой морального права возражать (если, конечно, ему не удавалось каким-то образом разоблачить лицемерие самой власти).