В Эрмитаж!
Шрифт:
БУ: Поверьте, что-нибудь обязательно отыщете. А как библиотека — нашли, что хотели?
Я: Да. По-видимому, некоторые произведения Дидро до сих пор не опубликованы…
БУ: Вот так-то. Я делаю вывод, что довольны практически все. Skal!За проект «Дидро»!
ВСЕ ВМЕСТЕ: Skal!
БУ: А теперь… Кто завтра утром сделает первый доклад? Может, следует поставить этот вопрос на голосование?
АЛЬМА: Не надо, Бу: зачем голосовать, если никто не возражает?
БУ: Хорошо. Что вы думаете о…
34 (прошлое)
Он медленно приближается к дому, но путешествие, как он и опасался, превращается в сущий кошмар.
— Всего лишь маленький довесок к вашему багажу, — сказал он, подмигнул дружески и засунул в карету пакет. — По приезде в Париж это может вам пригодиться.
— И что это такое?
— Планы новых российских крепостей, построенных в пику нам на побережье Черного моря, — пояснил Дистрофф. — Просто передайте это министру иностранных дел. И тогда вас авось не повесят.
Только в четыре часа морозного дня он наконец-то покидает город, где такой жесткой проверке подверглась мечта всей его жизни. За спиной у него растворяются в зеленоватой дымке, исчезают за глубокими до сих пор сугробами луковицы куполов и шпили петербургских соборов. Зима упорствует, но земля становится теплее, и снежная шапка потихоньку стаивает. Ломается лед на Балтике, вырываются на свободу реки Ливонии и Курляндии. Он сидит на высоких подушках в сверкающей, новенькой английской карете, которую императрица приобрела совсем недавно и, с присущей ей щедростью, подарила ему. Карета превосходная — лакированная, с большими окнами, достаточно широкая, чтобы в ней могла разместиться удобная постель. Для беззаботной прогулки по лондонскому Пикадилли лучше экипажа не сыскать. Но как сложны эти северные маршруты! Дороги покрыты льдом, и колеи очень глубокие. И сверкающая английская карета, которую застенчиво именуют «берлинером», в таких условиях быстро выдохнется.
Итак, он в пути. На его пальце — прекрасный перстень с агатом, на котором (ее собственным ножиком) вырезан портрет императрицы. Он понимает, что служба его не закончена и не закончится никогда: просто он переезжает, чтобы впредь исполнять свои обязанности в другом месте. А пока на плечах у него жаркая медвежья шуба — прощальный царский подарок. Он покидает место, где получил незабываемый жизненный опыт, и знает, что такое не проходит без следа. Он уже не тот Дени, что ехал в Петербург несколько месяцев тому назад. Трудности путешествия, медвежьи объятия зимы, завистливые придворные, головокружительные мечты, невский недуг и неземные удовольствия, подаренные ему самой могущественной и властной женщиной в мире, женщиной в возрасте Клеопатры. Все эти вещи изменили, воспитали его и — смутно чувствует он — приблизили к таинственному безмолвному мраку неведомого и вечного ничто и нигде, что следует за короткой вспышкой жизни. Он думает о большом замке, где с его дозволения провели ночь Жак и его Хозяин. Он вспоминает выдуманную надпись на фронтоне выдуманного замка: «Я не принадлежу никому и принадлежу всем. Вы бывали там прежде, чем вошли, и останетесь после того, как уйдете». Но разве можно остаться, уехав?
Идеи его не изменились — во всяком случае, не совсем изменились. Они лишь стали более противоречивы, непостоянны, ненадежны, непоследовательны, подвижны и внезапны — даже для него самого. Серьезней обстоит дело с эмоциями — их словно заморозило арктическим холодом. Жена, дочурка-плясунья, Софи Волан — все они бесконечно далеко, расплывчатые призраки, он видит их будто через мутное стекло, и никогда им не быть прежними. Большая английская карета, запряженная по русскому обычаю тремя косматыми почтовыми лошадьми, трясется, болтается, подскакивает. Быть может, эта повозка с кроватью — теперь единственный его дом? Он отказывается даже остановиться и поесть. Колики вновь донимают его, пронзают насквозь, еще хуже, чем обычно: виновных много — разъезженные дороги, скверная вода, мерзкие постоялые дворы.
К счастью, императрица позаботилась о компании для него: Афанасий Бала — славный и честный малый. Этот веселый парень получил указания присматривать за лохматым патриархом и старается вовсю. В течение путешествия он был невероятно участлив, убеждал нашего героя лечь в постель (а постель в карете была вполне приемлемой), а также склонял его к чтению, еде, болтовне и выпивке. Но сейчас дорога вымотала обоих, и Бала по большей части сидит, сердитый и задумчивый, рядом с Философом, иногда накидывает на него шубу, вытирает забрызганное грязью лицо или сует ему томик Горация. Разумеется, хоть сколько-нибудь продолжительное молчание — противоестественное для нашего героя состояние, он даже не пытается себя насиловать. В его мозгу с лихорадочной скоростью проносятся идеи, требующие немедленного высказывания. Проносятся столь же стремительно, как весенние воды, смывающие лед и несущие его по бурным рекам, мимо которых лежит их мокрый и скользкий путь — вдоль Ливонского побережья.
— CoupoleСвятого Петра в Риме… — начинает он.
— Coupole? — переспрашивает Бала. — Что это?
— Это то, что над собором. Понимаешь? Что над собором?
— Ангелы? Духи?
— Нет, coupole, tympan. [67]
— Тимпан? Не понимаю, я из Греции.
— Грек? Вы соотечественник Платона?
— Платона?
— Из Греции, но откуда именно?
67
Барабан (арх.) (фр.).
— Кто, Платон?
— Нет, вы.
— Афины, вы знаете Афины?
— Да, и очень хорошо.
— Вы были там?
— Нет. Я не был нигде, за исключением Санкт-Петербурга. А вы знаете, куда мы направляемся? В Гаагу.
— Гаага?
— Местечко в Голландии. Вы должны проводить меня дотуда.
— Голландия?
— Свободная республика, как города Древней Греции.
— Мы едем в Грецию?
— Мы не едем в Грецию. Мы едем в другую сторону.
— В Германию?
— Нет, не в Германию.
— Мы должны ехать в Германию.
— Тогда не в Берлин. Куда угодно, только не в Берлин.
— А куда?
— Поехали в вольный город Гамбург.
— А где Гамбург?
— Не важно. Скажите, чем вы интересуетесь?
— Всем. Политика. История. Правительство. Закон. Поэзия. Любовь. Особенно любовь.
— Хорошо, Бала. Просто сидите и читайте вашу книгу.
— Я не читать…
О, молодой Бала, конечно, хороший помощник, он приветлив и доброжелателен. Но где же, где же Lui?
На третий день он появляется в карете.
— Вы меня знаете, — говорит он, подпрыгивая на сиденье напротив, — я отъявленный плут, как говорят бургиньонцы. Как вам понравилась императрица?
— Впечатляет. Импульсивная и страстная женщина с очень острым разумом.
— В один прекрасный день подобные женщины объявят равенство полов. Я слышал, у нее выдающиеся способности. Надеюсь, вы их испытали на себе.