В Эрмитаж!
Шрифт:
И сейчас, стоя рядом под неусыпным взглядом Ленина, мы замечаем первые признаки родного города Агнес, великолепного буржуазного Стокгольма, где бал правят не хаос, мафия и анархия, а упорядоченность, законопослушность, цивилизация. За без малого две недели нашего путешествия сменилось время года. Конец лета превратился в сумрачную осень, за которой уже проглядывают резкие зимние черты. Яхты и катера стоят на якоре у причалов, либо лежат на берегу возле коттеджей архипелага, либо заперты под навесами. Летние дачи закрыты зимними ставнями. Холодный ветер треплет флагштоки на пирсах, и флаги с них уже сняты.
— Стокгольм, любимый мой город, — говорит Агнес, поплотнее кутаясь в шарф. — Вам стоит задержаться здесь хотя бы на несколько дней.
— Спасибо, Агнес, вы очень гостеприимны. Но я никак не могу. Мой ежедневник весь исписан. У меня масса дел.
— Конечно, сейчас слишком прохладно для морских прогулок. Но мы могли бы сесть на паром и совершить круиз по островам.
— Если бы только…
— Скоро наши люди будут готовиться к зиме. У нас, в Швеции, очень любят зиму. Мы настоящие зимние люди. Зима нас очень радует. И вы ее полюбите. Постарайтесь остаться.
— А мне казалось, что шведов зима угнетает…
— Нет, что вы, не верьте этому! Это неправда. Такой уж у шведов удел: у всех о нас неправильные представления. В Швеции нет ни грамма шведской тоски.
— Ни полграмма — я уверен.
— Вот в чем ваша беда! Вы — несерьезный человек. Вам не хватает серьезности.
— Боюсь, что это действительно так.
— Если вы останетесь на несколько дней, я вам помогу.
— В самом деле?
— Я дипломированный психолог-консультант и специалист по работе с людьми, перенесшими тяжелую утрату.
— А я думал, вы профсоюзный работник…
— Да, конечно. Но не забывайте, что все шведы — рабочие. И психологи-консультанты тоже.
— Ага, буржуазный пролетариат.
— Именно так. И кроме того, мои коллеги в большинстве своем женщины.
— Амазонки-завоевательницы?
— Nej, nej,вечные жертвы… В любом случае, если вы не остаетесь, нам лучше попрощаться сейчас.
— Вы были очень милы, Агнес, и я буду рад встретиться с вами снова.
— Да, но…
— Никаких «но». Кроме всего прочего, я писатель, и я должен вернуться домой, чтобы что-нибудь написать.
— Статью о проекте «Дидро», я надеюсь?
— Сомневаюсь.
— Но она нужна для нашей книги.
— А что это за книга?
— Очень важная, о новых системах, основанных на знании.
— Не понимаю, какое отношение моя статья может иметь к этой теме. В любом случае, если я и буду ее писать, то в самую последнюю очередь.
— Подождете, пока она превратится в очередной рассказ, который не является рассказом?
— Почему бы и нет?
— Потому что это слишком скучно для рассказа.
— Ладно, я и в самом деле еще не знаю, о чем буду писать. Но о чем-то буду.
— Возможно, мы еще встретимся.
— Возможно. Я должен опять побывать в Швеции.
— Конечно, побываете. Я могу дать вам под это фант. О, смотрите, музей «Ваза»! Вы там были? Что вы о нем думаете?
— Жутковатое зрелище.
— Могила корабля, могила империи, — говорит Агнес. — Все слишком старое, слишком колониальное. Это все в прошлом. Швеции не нужна история, она теперь совсем другая. Мы современные люди, мы должны стремиться к равноправию и счастью для всех…
— Чистая истинная правда.
Я смотрю на центр Стокгольма, раскинувшийся прямо по курсу, на его холмы над водой. Большие общественные здания, высокие городские автострады, милые кафе, уютные парки. Цивилизованный город, цивильный и цивилизованный город, здесь нет места руинам и мертвечине, здесь сегодня не соскальзывает в угрюмое и болезненное вчера, здесь тратится много денег и исправно функционируют институты соцобеспечения. На корабле переходят в режим швартовки: гремят, качаются тросы, трапы уже нависли над бортами. Репродукторы сыплют русскоязычными инструкциями. Боярственные стюарды в ушанках и краснощекие горничные быстро выносят багаж из кают на палубу. Я замечаю свой собственный чемодан, набитый книгами, бумагами, записными книжками. Он лежит рядом с великолепными «Вуиттонами» великой дивы. Толпа пассажиров заполняет фойе, пробивая себе путь к берегу: татарские норвежцы, албанские шотландцы, сибирские японцы.
В холле появляются Бу с Альмой и снова поднимают свое истрепанное знамя разума. ПРОЕКТ «ДИДРО» — так написано на нем и в этот, последний наш день. Но теперь настала пора с ним проститься. Пилигримы собираются вместе и вдруг — внезапно нахлынули нежные чувства — начинают говорить друг другу комплименты, обниматься, пожимать руки. Однако кто с кем сегодня? Биргитта Линдхорст вновь явилась во всем своем величии, однако ее пальто несет уже Андерс Мандерс. Свен Сонненберг где-то в дьюти-фри весьма серьезно беседует с Ириной из Омска; за собой он волочит русский стол. Агнес Фалькман, явно разочарованная нашим прощанием, перешла к Ларсу Пирсону, и теперь они договариваются взять такси в складчину.
Куда они направляются? Ну допустим… а кто вообще знает, куда они направляются? А откуда они пришли? Откуда-то из-за моря. О чем они говорят? Не знаю точно, потому что конец путешествия всегда так шумен и беспорядочен, каждый что-то упустил, что-то забыл сказать другому, и все — идеи, оценки, отношения — все то, что было так важно так много дней подряд, смывается, как лицо, нарисованное на песке, когда приходит прилив. В момент расставания все как будто уменьшаются в размерах, и все совместно пережитое усыхает, становится историей или воспоминанием, которое есть наша личная форма истории и которое, в силу несовершенства нашей памяти, есть начало забвения.
Но вот Альма, великая Снежная Королева, подходит ко мне и крепко пожимает руку.
— Куда вы теперь? — спрашивает она.
— Куда? Домой.
— Нет, не покидайте нас, не уезжайте.
— Мне очень нужно.
— По крайней мере, переночуйте сегодня в Стокгольме. Теперь, узнав вас получше, я вижу, что вы действительно преданы искусству. В то кошмарное место мы больше не пойдем. И вы еще не попробовали наших лангустов…
— Я бы с удовольствием, Альма, но я уже заказал билет на самолет и позвонил домой.