В горе и в радости
Шрифт:
— Только не надо передо мной ломать комедию! — Как он ни старался сдерживать гнев, Стейси уловила в голосе тихую ярость. — Мне следовало бы предвидеть, что это еще не конец. Я давно должен был догадаться, почему ты так отчаянно цепляешься за надежду на мое выздоровление. А теперь просто обязан дать тебе шанс.
— Какая комедия? Какой шанс? О чем ты? — Она была совершенно сбита с толку. — Я ничего от тебя не утаила. И вовсе не просила Билла говорить о том, что мне нужен отдых. Он сам подбросил мне эту идею,
Корд недоверчиво хмыкнул.
— Делай что хочешь, но не разрушай образ любящей жены. Пусть все идет так, как ты пожелаешь, и пусть все думают, что ты потерпевшая сторона, — горько усмехнулся он.
— Но я никогда тебя ни в чем не обвиняла. — Взгляд Стейси был осуждающим и в то же время таким беспомощным.
— Не беспокойся, за тебя это сделают окружающие, — цинично заключил он, и Стейси заметила, что складки вокруг его рта залегли еще глубже.
— Почему?
— Из чувства сострадания, потому что ты замужем за калекой, который стал раздражительным и озлобленным.
— Наконец-то ты осознал… — пробормотала она.
— Да, я признаю это, — мрачно произнес Корд. — А вот ты никак не поймешь, что я говорю правду.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду. — У нее уже не осталось сил для бурного протеста.
— Тебе осточертела жизнь на ранчо, так ведь? — Корд наблюдал за женой с холодной отчужденностью.
Стейси была ошеломлена новым поворотом его мыслей.
— До аварии все было не так уж плохо, верно? — поддел он. — Мы часто путешествовали, ездили покупать лошадей или отправлялись в выходные по магазинам. Когда Джош был маленьким, ты много им занималась. По началу жизнь на ранчо была тебе в новинку. А потом… — его лицо перекосилось, — потом произошла катастрофа.
Корд посмотрел на кресло, потом поднял глаза на нее. Уловив, куда он клонит, Стейси была совершенно потрясена и потеряла дар речи. Ей казалось, что этот разговор происходит в дурном сне.
— За последний год все переменилось. Ты была связана то фермой, то больницей, — продолжал Корд. — Дни протекали скучно и однообразно, поездки прекратились. Ты затосковала. Ты молода и хочешь жить интересно, стремишься многое увидеть и совершить, да и просто хотя бы иногда повеселиться.
— Отец всегда брал меня с собой и показал мне весь мир, — возразила Стейси, вспомнив, как во всех путешествиях сопровождала отца, словно нештатный фотограф. — Я уже все повидала.
— Тем более понятно, почему ты не можешь свыкнуться с такой монотонной жизнью на ранчо, вдали от больших городов. — Корд говорил бесстрастным голосом, но злой огонек в его глазах выдавал плохо спрятанное осуждение. — Ты не хочешь смириться с тем, что остаток дней я проведу в инвалидной коляске, ведь это означает полную беспросветность. Ни поездок, ни отпусков, ни танцев, ни развлечений. Не будет ничего, кроме унылого времяпрепровождения и ухода за больным.
— Это все неважно, — возразила Стейси.
— Надолго ли? — заносчиво осведомился он. — Сейчас, покидая меня, ты чувствуешь себя виноватой. Потому ты и подстроила так, чтобы предложение о твоем отдыхе исходило от кого-нибудь другого. Вроде бы ты здесь вовсе ни при чем.
— Я ничего подобного не делала! — Стейси с негодованием отвела незаслуженный упрек, изумляясь в душе, как он мог прийти к такому выводу.
— Нет, делала, черт побери! Так признавайся же! — зарычал Корд. — Ты думаешь, что если уедешь на пару недель, то в этом не будет ничего плохого — ты же скоро вернешься! А через полгода тебе снова все надоест и опять захочется «маленькой передышки». Пройдет несколько месяцев после очередного возвращения, и тебя вновь потянет уехать куда-нибудь проветриться, и так будет до тех пор, пока ты вовсе не захочешь возвращаться.
— Как же ты не прав! Ведь здесь мой дом! — вспылила она, теряя самообладание от несправедливых подозрений. — Ты уже не ведаешь, что говоришь!
— Я прекрасно знаю, что говорю! — Он перешел на крик. — Вспомни мою мать! Она была избалована роскошной жизнью. Испорченная неженка. Поначалу простая суровая жизнь на ранчо привлекала эту любительницу приключений, но довольно быстро она устала и в конце концов удрала обратно в свой обожаемый цивилизованный мир.
— У меня нет с твоей матерью ничего общего! — Стейси защищалась неистово, ее глаза метали молнии.
— Ты думаешь? — усмехнулся он. — Билл прописал тебе отпуск, и, держу пари, ты не собиралась брать с собой Джоша. Ты оставишь его, так же, как моя мать бросила меня.
— Я не расстанусь с ним! Я вообще никуда не собираюсь!
— Только попробуй у меня! — Корд был взбешен не на шутку. — Ошибок отца я не повторю. Я не пущу тебя. Ты останешься со мной.
— Я останусь по собственной воле, — заявила Стейси, — без твоих приказов.
Он сжал ручки коляски с нечеловеческой силой, и на предплечьях явственно обозначились мускулы. Казалось, он вот-вот встанет с кресла и направится к ней широкими шагами.
— Ты моя жена, и останешься здесь. — Он продолжал гнуть свое, не обращая внимания на ее слова. — Я не позволю тебе нарушать клятву, которую мы дали друг другу. Мы обещали быть вместе в болезни и в здравии.
— Тогда мы не слишком осознавали ее суть, — с трудом произнесла Стейси. — Главное — любить и быть рядом в горе, а потом уже и в радости.
Развернувшись, она побежала к дверям. На пороге веранды Стейси едва не столкнулась с темноволосым малышом. Его округлившиеся глаза, как два черных озера, наполнились страданием, когда он переводил взгляд с рассерженного лица Корда на побледневшую мать.