В гостях у падишаха
Шрифт:
– Почему тебя обидели только мои слова? Я сказал их тебе в лицо, тогда как другие говорят то же за твоей спиной. Когда творишь зло, не жди похвал от людей. Тебе тяжело слушать мои речи, так не твори ещё больше зла. Есть лишь один путь – перестать обижать и притеснять народ! Моя смерть ничего не изменит. Жить мне осталось совсем немного, даже если я умру не от твоего меча, я уже прожил свою жизнь, и не будет тебе проку от моей смерти, и до конца дней люди станут проклинать тебя!
Хаким поднялся, готовый вырвать у крестьянина язык. Тогда Собхан жалобно закричал:
–
Хаким, багровый от гнева, опустил дрожащие руки и собрался выслушать старика. Собхан же, понимая, что скоро ему наступит конец, решил высказать всё, что накипело в душе, и молвил:
– Какой смысл поклоняться властелину? Что толку в похвалах, если тебя проклинает старуха, которая сидит за прялкой в своей убогой хижине? Неужто моя пролитая кровь принесёт тебе какую-то пользу? Напротив, сделает твои грехи ещё более тяжкими. Помни, не тот друг, кто восхваляет тебя, друг – это тот, кто указывает на твои недостатки. О своих делах спрашивай у врага, те, кто тебя окружают, не видят твоих грехов. Это всё равно что лечить сахарную болезнь сахаром, а не горьким лекарством, которое помогает от болезни!
Услышав эти слова, хаким застыл на месте и глубоко задумался. Потом он вдруг поднялся и сам развязал руки крестьянину, а затем обнял его и поцеловал. Хаким назначил его на важную должность и усадил рядом с собой.
Греческий врач
Как-то раз возвращался царевич со своими спутниками домой после долгого пути. От топота копыт глохли уши, а поднятая лошадьми пыль застилала глаза.
Царевич отстал от свиты, но все рвались вперёд, и никто этого не заметил.
Вот с радостными криками всадники въехали во дворец, оглянулись, а царевича с ними нет! В ужасе они бросились назад и принялись шаг за шагом обыскивать окрестность. Вдруг до их слуха донёсся крик, шедший из какой-то ямы. Они сразу узнали голос своего господина, который проклинал всё на свете и поносил последними словами своих нерадивых слуг, грозя им страшными карами. Дрожа от страха, слуги вытащили царевича из ямы. Смотрят и глазам не верят – у него голова так вклинилась в туловище, словно на этом теле никогда шеи-то и не было. На носилках отнесли его во дворец. Обратились к врачам со всех концов света, но все только диву давались, но никто из них такой болезни лечить не умел и лекарства от неё не знал, кроме одного греческого мудреца и философа.
По шахскому указу тут же отправили за ним шахских слуг и доставили его прямо к постели больного. Мудрец сразу понял, что надо делать, – как схватит двумя руками голову царевича да как крутанёт её, шея и выпрямилась, и стал тот здоровее прежнего.
Много ли, мало прошло времени с тех пор, но, позабыв о болезни, царевич перестал помнить и того, кто его вылечил. Шёл он как-то по дворцовому саду, увидел своего спасителя и отвернулся.
Греческий
Покидая дворец, он дал одному слуге мешок с семенами какого-то растения и сказал:
– Когда царевич придёт отдыхать в свою опочивальню, брось горстку этих семян в огонь.
Слуга послушался его, бросил семена в огонь, и поднялся сильный дым. Начал царевич чихать от этого дыма, и его шея опять ушла в плечи! Решили вновь призвать того врача, но сколько его ни искали, нигде найти так и не смогли.
Вещий сон
В давние времена Багдадом правил жестокий самодур по имени Хаджадж ибн Юсеф. Без всякого повода он издевался над людьми, мучил и притеснял их.
Однажды он проезжал верхом через перекрёсток вместе со своим сыном и визирем. И тут он заметил, что навстречу идёт человек и несёт на плечах коромысло с двумя вёдрами. Шагает с трудом под своей тяжёлой ношей.
Хаджадж подскакал к нему и, не слезая с коня, ударил ногой. Человек упал на землю. Вёдра опрокинулись, в них оказался финиковый сок, который сразу же разлился по земле.
– Ты что, не хочешь поклониться мне?! – закричал правитель.
– Я… я… я… только…
– Молчи! Отвечай! Кто ты такой и как твоё имя?!
– Я Самад, рабочий из пальмовой рощи. Я поздоровался, просто вы не услышали!
Визирь льстиво поддакнул своему господину:
– Ещё бы ты не поздоровался! Что же ты не остановился, чтобы поклониться?
Хаджадж приказал вельможе:
– Немедленно зови палача. Пусть он несёт свою кожаную подстилку, пусть отрубит ему голову.
Не поверив своим ушам, Самад сначала даже засмеялся, но потом поняв, что ему грозит, заплакал.
– Что это ты то смеёшься, то плачешь? – спросил Хаджадж.
– Я плачу потому, что у меня четверо малых детей, и если меня казнят, они останутся без отца, – сказал несчастный.
Потом, указав на сына правителя, он продолжил:
– Самый старший из моих детей – ровесник вашему сыну. А смеялся я, радуясь тому, что благодаря Всевышнему ухожу из этого мира мучеником, а не мучителем.
Сын Хаджаджа, который до сих пор хранил молчание и с удивлением смотрел на своего отца, приблизился к нему и взмолился:
– Отец, пощади его! Дома его ждёт семья, в которой он единственный кормилец. Нельзя из-за пустяка отправлять человека на смерть. Пожалей его малых детей и прости его!
Но правитель не стал слушать сына и последовал прихоти своего жестокого сердца. Палач выполнил приказ и оставил без кормильца жену и детей Самада.
У сына Хаджаджа был учитель, человек большого ума. В ту ночь он увидел во сне Самада, о котором накануне поведал ему ученик. Во сне он спросил:
– Каково тебе тут и что ты скажешь?